Воры над законом, или Дело Политковского - читать онлайн книгу. Автор: Ефим Курганов cтр.№ 10

Пошёл потом и слушок, что Политковский не отравился, а был отравлен кем-то из чиновников его канцелярии, боявшихся грядущих разоблачений.

Но общее мнение было то, что покойного очень жаль, что он был добр и отзывчив, что был хороший исполнительный работник и принёс много пользы отечеству, особливо раненым и военным инвалидам. Более всех, конечно, горевали балеринки. Ещё бы! Они теряли солидный источник постоянного дохода. Ну и чисто по-бабьи горевали о потере весёлого и ласкового клиента.

Говорили в Санкт-Петербурге повсеместно и о том, что Политковский частенько жаловался на сердце и что надобно было с ним обращаться поосторожней, нежнее, что ли, гораздо более корректно, чем это происходило в последний месяц его жизни, который протекал весьма бурно, в неустанных канцелярских баталиях.

Так продолжалось ровно два дня — первого и второго февраля, а потом вспыхнул и первый скандал: первый, но не последний, надо сказать.

Хор жалейщиков разом умолк, одни лишь балеринки продолжали выть по-прежнему — при их-то закалке да опытности, скандалы это тьфу, и не более того.

Вот что, собственно, произошло после двух дней неутешного общего горя.

Гроб с телом Политковского был выставлен для прощания в самой большой зале его громадной квартиры. Отдать последнюю дань уважения покойному в первую очередь приходили чиновники военного министерства, ну и, естественно, чиновники его канцелярии.

И вот вечером 2-го февраля титулярный советник Путвинский, бывший много лет правою рукою Александра Гавриловича, вдруг отделился от чинно-скорбной толпы посетителей, необычайно резво подбежал к гробу, близко склонился над ним, и вдруг возьми да и хлопни усопшего прямиком по животу.

Ещё Путвинский и воскликнул при этом, достаточно громко:

— Молодец, Сашок! Пировал, веселился вовсю и умер прямо накануне суда и каторги. Вывернулся! А вот мне каторги не миновать.

Это прозвучало как гром среди ясного неба. Все в ужасе задрожали. Приличия были нарушены, да и память усопшего явно оскорблена.

Слова Путвинского чуть ли не мгновенно разлетелись по всей столице нашей империи. Говорили при этом, что чиновник канцелярии комитета о раненых находился в сильнейшем подпитии и даже чуть ли не в белой горячке.

Но тут же поползли слухи и о самом покойном, о том, что он жил не по средствам, имел несколько дорогих экипажей, устраивал роскошные вечера, имел многочисленных любовниц, и всё это при весьма незавидном жалованье.

В общем, скандальное происшествие у гроба покойного прогремело буквально на весь Петербург, и особливо отдалось, конечно же, в военном министерстве.

Это был даже не скандал, а чистый позор, позор, именно для военного министерства. Громко, вслух, было заявлено, что в сём министерстве творились страшные безобразия, что там крали и крали.

Шутка Путвинского была совершенно неуместная, неприличная даже, спору нет, но, как видно, возникла отнюдь не на пустом месте.

И многие сей шутке поверили совершенно полностию. Поверили и доверились.

И отныне неутешными в своём горе по Политковскому в основном оставались, кажется, одни лишь балеринки.

Отпевать Политковского должны были в Никольском морском соборе, где, как правило, отпевали всех средних и крупных чиновников военно-морского ведомства.

Усопшего обрядили в парадный камергерский мундир, поместили в гроб в окружении атласных подушечек с многочисленными орденами, водрузили на роскошный катафалк и загодя перевезли в Никольский собор, оставив гроб открытым в ожидании отпевания.

Церемония была назначена на 4 февраля. Всё должно было начаться в четыре часа пополудни.

Однако 4-го февраля около полудня в Никольский морской собор прибыл вооружённый наряд полиции, коим командовал сам обер-полицмейстер столицы генерал-адъютант Александр Павлович Галахов, то бишь дело было в высшей степени серьёзное, а точнее, даже скандальное.

Это был второй скандал, очень далеко превзошедший первый (разумею шутку Путвинского).

Обер-полицмейстер приказал наисрочнейшим образом очистить собор от посетителей.

Да, такого в Петербурге, кажется, ещё не было. Сейчас поймёте, почему я так говорю.

После того, как публика покинула собор, гроб сняли с катафалка, покойного переодели в обычный фрак, переложили в простой сосновый гроб и перевезли в захудалый храм на Выборгской стороне.

Камергерский же мундир Политковского обер-полицмейстер Галахов изъял и самолично отвёз императору Николай Павловичу и в подробности описал Его Величеству, как прошло всё в Никольском соборе.

Вообще вся сия акция было произведена по прямому указанию Его Величества Николая Павловича.

То, что произошло в тот день в Никольском соборе, это уже был такой грандиозный скандал, который, думаю, привлёк внимание всех без исключения петербуржцев.

Вот теперь-то покойный Политковский стал наконец-то истинной знаменитостью.

Между тем, полицейской операции в Никольском морском соборе непосредственно предшествовали кой-какие разоблачительные открытия, сделанные государем буквально днём раньше и даже прямо утром 4-го февраля.

Да, и ещё император Николай Павлович спешно запретил публикацию в «Русском инвалиде» большого некролога Политковского.

Действительный тайный советник и камергер неожиданно, и без каких-либо официальных объяснений, перешёл в разряд государственных преступников.

Можно было только догадываться, почему покойного в спешке вытащили из камергерского мундира и отменили вдруг отпевание в Никольском соборе.

И предположения пошли буквально волнами, а точнее, косяком, однако столичные власти их никоим образом не комментировали и не регулировали; правда, не пытались как будто и заглушить.

Но в любом случае едва ли не всем в столице российской империи было очевидно, что невзгоды, обрушившиеся вдруг на покойного, явно связаны с канцелярией комитета о раненых и с тем загадочным, что там произошло.

Именно к служебной деятельности Александра Гавриловича Политковского прямо уходило то обстоятельство, что спешно прибыл санкт-петербургский обер-полицмейстер Гаалахов с подручными своими и выбросил покойного из парадного камергерского мундира. А ордена выдернули из подушечек, побросали небрежно в мешок, и увезли. Мешок сей также был Галаховым вручён императору.

То была настоящая полицейская операция, произведённая поспешно и даже стремительно, по высочайшему волеизъявлению.

Что же, собственно, случилось?

Я провёл некоторые разыскания, и, кажется, могу теперь с определённою долей точности ответить на сей весьма каверзный вопрос.

Утром 3-го февраля к генерал-адъютанту Павлу Николаевичу Ушакову вдруг явились без вызова, что явилось полнейшею неожиданностию, всяким нарушением субординации, заведующий счётным отделением канцелярии комитета о раненых коллежский асессор Тараканов и казначей надворный советник Рыбкин.