— Так что тебе надо? — Профессор развернулся и впился в меня своими маленькими глазками-угольками.
— Это вам что-то надо. Ведь это же вы пригласили меня на встречу. Вот я вас и слушаю.
— Ты что-то копаешь и кому-то мешаешь жить, — прожевал слова, как кашу во рту, Профессор. — Чего хочешь-то?
— Хочу выяснить правду о смерти своей подруги, Ирины Лейкиной. Полагаю, тебе это имя хорошо известно? — Я перешла на «ты», потому что снисходительно-покровительственный тон Профессора начал меня не на шутку раздражать.
— Это не твое дело, и ты зря за него взялась, — все тем же тоном продолжил Профессор. — Не женское это дело.
— У меня работа такая.
— Насчет твоей работы я все уже выяснил. Ты частный детектив, работаешь по заказам клиентов. А тут тебе никто не заплатит. Зачем тебе все это?
— Ну, если ты меня знаешь, то, может быть, сам представишься более определенно? Ты Профессор или все-таки Пилюнин? А может быть, профессор Пилюнин?
Мой собеседник опустил руку со спичкой, которой ковырялся в зубах, и вдруг поднял палец вверх.
— Не умничай! Я хочу тебя убедить, что ты немножко не права! — с пафосом изрек он.
— Ты думаешь, меня это очень убеждает? — насмешливо спросила я.
В ответ он засмеялся неожиданно истеричным, почти козлиным смехом, что плохо вязалось с его внушительной, почти монументальной внешностью.
— Ладно, — сказал он, отсмеявшись. — Вернемся к нашим баранам. Зачем тебе это дело? Ну, произошло несчастье, я тоже очень переживаю… Но мне этого не надо, поняла?
Он грубо схватил меня за локоть и крепко сжал его. Вдобавок ко всему приблизился ко мне вплотную и начал активно сопеть мне в лицо.
— Мы что, дела обсуждаем или в детский сад играем? — хладнокровно спросила я. — Если второе, то я пошла своей дорогой, а твоих молодцев я не боюсь.
— Ну и зря не боишься, — Пилюнин отодвинулся и тяжело задышал. — Ладно, давай по делу, — после небольшой паузы сказал он и рассеянно посмотрел в окно. — Мне ни к чему проблемы с ментами. Иринка твоя, прости господи, дура была. Потому что, — упреждая мою гневную отповедь, он повысил голос, — только такие дуры, как она, способны были пойти на такое…
— А что между вами случилось?
— Да какая разница, что случилось! — раздраженно воскликнул Пилюнин. — Что случилось, того уже не воротишь!
— Но если ты ни в чем не виноват, чего тебе бояться?
— А в нашей ментовке на это не смотрят, — снова развернулся ко мне Пилюнин. — Они смотрят, кто попал в их лапы. И если чего-нибудь взять можно, то обязательно возьмут. Это у них принцип работы такой…
— А с тебя, надо полагать, что-то взять можно…
— Ну, не очень много, — скривился директор бара. — Но все равно мне эти проблемы не нужны.
— А я не верю, что моя подруга повесилась! Не могла она этого сделать. И я хочу выяснить, кто ей помог отправиться на тот свет.
— «Дурь» ей помогла! — категорично прервал меня Пилюнин.
— А я не верю, — упрямо ответила я.
— Слушай, ты можешь во что-нибудь не верить так, чтобы не наступать на мои интересы? — не выдержал он, срываясь на крик.
Я отрицательно покачала головой.
— Что же делать, если я такая принципиальная, а ты как раз оказался на моем пути?
— Масса вариантов, — уже более спокойным тоном проговорил директор бара. — Начиная от… вплоть до…
— Поясни, пожалуйста.
— Ну, например, я не то чтобы тебе заказываю расследование, а… — он помялся. — В разумных пределах оплачиваю твое неучастие в деле.
— И сколько же ты согласен за это выложить? — в моем голосе он не мог не уловить ноток презрения.
— Ну, полштукаря-то можно было бы, — поковырял он во рту спичкой.
Я усмехнулась.
— Ты что, расценки плохо знаешь? Ведь наверняка информацию-то обо мне собрал, прежде чем предлагать подобные вещи. Тебе что, не сказали, что я беру двести баксов в день, если занимаюсь каким-нибудь делом?
— Тебе же не придется здесь заниматься ничем, — выдвинул свои аргументы Пилюнин. — Я плачу за то, чтобы ты убралась с моей дороги. Можешь на эти деньги вполне съездить на море… Как раз сезон…
Я нахмурилась. Он как будто читал мои мысли трехдневной давности; перед тем, как появиться у квартиры Ирины Лейкиной, с чего, собственно говоря, вся эта каша и заварилась, я как раз жаждала именно отдыха на море.
— Ну что, пойдет? — нетерпеливо спросил Пилюнин.
— Нет, — почти сразу же ответила я.
— Почему?
— Потому что это моя подруга. И я не верю, что она совершила самоубийство. Более того, я все больше и больше уверена, что это твоих рук дело.
Пилюнин едва заметно улыбнулся.
— Зачем мне это? Зачем мне пачкаться? — с апломбом спросил он, глядя на меня как на полную дуру. — Да ты знаешь, как она мне надоела? Своими претензиями, своими потребностями неуемными? Штуку на неделю даешь — мало, полторы — мало, две — мало!! — Последнее слово Пилюнин практически проорал мне на ухо. — И я просто послал ее на х..! — В голосе директора бара снова прорезались истерические нотки. — Как раз за три дня до того, как это случилось…
— Значит, как-то не так послал, что она удавилась после этого! — не осталась я в долгу. — Хотя я в это не верю, — упрямо добавила я после паузы.
— Я тоже не верил, — согласился со мной Пилюнин. — Потому что она слишком любила пожить. Но факт есть факт…
— Ну а чего ты тогда боишься?
— Я же тебе объяснял про ментовку! Мало ли что ты там накопаешь, наслушаешься, какой Пилюнин плохой… А это многие могут сказать, потому что я не сахар. Но иначе нельзя. Потом проболтаешься там своим знакомым в ментуре, которых у тебя вагон и маленькая тележка, а они меня за жабры и возьмут. Им сделать подтасовку фактов — раз плюнуть.
— И только ради этого ты согласен дать мне пятьсот баксов?
— Я вообще-то иногда бываю добрым, — расплылся в улыбке Пилюнин.
Однако, видя, что ответной реакции не последовало, он снова посерьезнел. Улыбка сползла с его лица, и он жестко бросил:
— Итак, в последний раз спрашиваю — пойдет такая пьянка или нет?
— За пятьсот баксов-то? — негодовала я.
— Да!
Я отрицательно покачала головой.
— Расскажи мне лучше про Колю Гурченко, от которого она к тебе ушла. — Вспомнилось, что Кумарцев намекал еще на одного приятеля Лейкиной.
— Какого еще Гурченко? — недовольно спросил Пилюнин.
— Того, что был до тебя.
— Почему я должен знать всех, кто ее трахал до меня? — взорвался он. — Что мне, больше делать нечего? Она всем давала, кто покупал ей шмотки и так далее…