— Я действительно не знаю. Когда она увидела меня, у нее был такой вид, как будто я застала ее за каким-то неблаговидным занятием. Это было так странно, что после ее ухода я даже проверила, не пропало ли что-нибудь. Причем чувство неловкости она пыталась скрыть под маской внешней агрессивности. Очень типично.
— Типично для чего? — поинтересовался Гамаш.
Бювуар сразу заметил, что даже такой элементарный вопрос на несколько мгновений совершенно выбил Матушку из колеи, и подумал о том, что эта женщина явно не привыкла к тому, чтобы ее перебивали и тем более о чем-то расспрашивали.
— Не для чего, а для кого, старший инспектор, — довольно резко сказала она. — Для несчастных людей, разумеется. У меня создалось впечатление, что она хотела здесь что-то найти, но это было явно не просветление. Она относилась к числу тех заблуждающихся, которые считают, что они его уже обрели. Хотя на самом деле мне еще не доводилось встречать менее просветленного человека.
— Я был прав, полагаясь на вашу прозорливость, мадам, — сказал Гамаш. Матушка подозрительно посмотрела на него, но старший инспектор говорил совершенно серьезно, без всякого сарказма. — Почему вы решили, что мадам де Пуатье считала себя просветленной?
— Вы читали ее книгу? Такое мог написать только ограниченный и самодовольный человек, у которого нет ни духовного стержня, ни истинной веры. Она просто без разбора смешала различные философские понятия, совершенно не понимая их сути. Кусочек отсюда, кусочек оттуда. В результате духовный путь, по которому она призывала идти, был крайне ухабистым, извилистым и вел в никуда. Она создала своего рода духовного Франкенштейна. Ее Li Bien представляет собой бесформенный конгломерат полупереваренных ею различных верований и религий.
Было понятно, что под всеми этими пространными описаниями Матушка подразумевает простое и незамысловатое слово «дерьмо».
— В ней не было гармонии, — резюмировала Матушка и развела руки в стороны, как будто собиралась кого-то обнять. При этом ниспадающие складки пурпурного балахона придали ей сходство с какой-то фигурой с картины эпохи Ренессанса, написанной не слишком одаренным художником.
— Расскажите мне о Li Bien, — попросил Гамаш.
— В его основе лежит постулат о том, что все эмоции следует удерживать внутри себя. Судя по всему, Сиси считала, что именно эмоции являются корнем всех наших проблем и потому их не следует проявлять, а желательно — вообще не ощущать.
— Но сам по себе Li Bien, — решил уточнить Гамаш, — это действительно древнее философское учение? Что-то вроде дзэн-буддизма?
— Li Bien? Я никогда не слышала о подобном учении. Думаю, что Сиси его просто выдумала.
От Гамаша, внимательно прочитавшего книгу Сиси де Пуатье, не укрылось то, что Матушка в своем, в остальном очень точном, рассказе умолчала о некоторых очень существенных моментах. Например, о таком, как шар Li Bien. А ведь этот символ, якобы перешедший к Сиси де Пуатье от ее давно усопшей матушки, лежал в основе всей ее философии. Она очень подробно описывала его в своей книге. Более того, у Гамаша создалось впечатление, что если у Сиси де Пуатье и было что-то, чем она по-настоящему дорожила, то это был именно этот шар. Для нее он был чем-то вроде ценного подарка, о котором знаешь, что он ценный, но не можешь понять почему. И Сиси, вместо того чтобы все-таки попытаться понять, создала вокруг него целую религию.
Она превратила шар Li Bien в святыню. И было очень странно, что после ее смерти его нигде не могли найти. Агенты Гамаша тщательнейшим образом обыскали до отвращения стерильную городскую квартиру Сиси в монреальском квартале Нотр-Дам де Грас и вернулись ни с чем. Обыск в бывшем доме Хедли тоже ничего не дал.
Хотя Гамаш вполне допускал, что мог ошибаться и на самом деле шара Li Bien никогда не существовало в природе. Вполне возможно, что Матушка была права, и Сиси просто выдумала его, так же, как и все остальное.
— Мне почему-то казалось, что в философии Сиси большое внимание уделялось свету, — сказал он, решив проверить, как отреагирует Матушка на этот аспект. — Или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаетесь, старший инспектор. Но здесь все еще более запутано. Судя по всему, Сиси считала, что все светлое или белое несло в себе духовное начало, в то время как любой цвет, например красный или синий, изначально таил в себе зло. Она даже дошла до того, что приписала каждому цвету определенную эмоцию. Красный означал гнев, синий — депрессию, желтый — то ли трусость, то ли страх, что-то вроде этого. Я сейчас не могу припомнить всех деталей этой химерической теории. Не знаю, верила ли сама Сиси в то, что писала, но она собиралась убедить человечество в том, что чем ты светлее и белее, тем лучше.
— Она была расисткой?
Матушка явно колебалась. Гамашу показалось, что она испытывает сильный соблазн выставить Сиси в самом неприглядном свете, и обвинение в расизме для этого вполне подходило, но надо отдать ей должное — она удержалась.
— Вряд ли. Думаю, что в данном случае она имела в виду не цвет кожи, а внутреннее наполнение, так сказать. Чувства и эмоции. Основная идея заключалась в том, что если человек научится удерживать эмоции в себе и при этом идеально их упорядочит, то достигнет полной внутренней гармонии.
— А каким образом она предлагала упорядочить эмоции?
— Вы еще помните школьный курс физики, старший инспектор? Так вот, судя по всему, Сиси его помнила очень хорошо. По моему мнению, ее теории были опасны именно тем, что она умела придать им некую наукообразность. В основе всех химерических построений, которые она возводила, всегда содержалась крупица истины. Другое дело, что впоследствии она искажала ее до неузнаваемости. Физика учит нас, что белый есть сочетание всех цветов. То есть если вы смешаете все цвета, то получите белый, в то время как черный цвет, по сути, есть отсутствие всякого цвета. Таким образом, согласно теории Сиси, если каждая эмоция имеет свой цвет, а вы человек эмоциональный — злой, грустный, завистливый, какой угодно, — то какой-то цвет обязательно преобладает. Следовательно, это делает вас натурой дисгармоничной. Смешайте все эмоции вместе, упорядочьте их, и вы получите белый цвет, то есть, опять же согласно ее теории, достигнете полной гармонии.
Бювуар уже давно перестал прислушиваться к их беседе и воспринимал слова Матушки лишь как монотонный звуковой фон. Он предпочел сосредоточить внимание на живописном плакате, посвященном Индии, и пытался представить себя стоящим на лишенной всякой растительности горе, рядом с каким-то индусом в набедренной повязке. Бювуар был бы рад сейчас оказаться вообще где угодно, лишь бы больше не выслушивать весь этот философский бред.
— Это действительно так?
Реакция Матушки на простой вопрос Гамаша оказалась неожиданно резкой. Похоже, он не на шутку разозлил ее.
— Нет, это не так. Все теории Сиси нелепы, оскорбительны и опасны. Она советовала людям подавлять свои эмоции. Если бы какой-то несчастный решился внять ее поучениям, он бы закончил свои дни в психиатрической лечебнице. Впрочем, ей самой там было самое место. Она была просто ненормальной.