Раздался щелчок.
— Алло?
— Комиссар криминального отдела Бертиль Рингмар слушает.
— Да…
— Кто говорит?
— Обязательно представляться?
— А в чем дело?
— Я по поводу газеты… Писали, что вы ищете того, кто переписывался с тем англичанином, которого убили…
— Да.
— Это я, — сказал голос в телефоне.
Рингмар подождал. Кажется, это был юнец, но по голосу возраст не всегда определишь.
— Алло? — сказали в трубке.
— Вы переписывались с Джеффом Хиллиером?
Молчание. Рингмар повторил.
— Да…
— Это очень важно, нам надо встретиться для беседы.
— Для беседы?
— Да. Просто разговор, не допрос.
— А по телефону нельзя?
— К сожалению, нет.
— Я не знаю…
— Возможно, именно от вас зависит, раскроем мы это дело или нет.
«Так он вынудит меня сказать, что его координаты уже засекли и мы будем у него через десять минут», — подумал Рингмар, но вместо этого сказал:
— Мы можем прислать машину.
— Не надо… Уж лучше я сам приду.
24
Походив по комнатам, Ларс Бергенхем вернулся в зал, где продолжалось шоу. На сцене стояли две женщины — только присмотревшись, он понял, что одна была прежняя — та, что постарше. Молоденькая куда-то исчезла.
Он снова сел за столик. Зал стал более тесным и душным: вокруг толпились мужчины, курили, следили за женщинами голодными глазами. По-прежнему заливалась Тина Тёрнер, вопрошая, при чем тут любовь. Бергенхем заметил ту молоденькую танцовщицу — она тоже сидела в зале за столиком с двумя посетителями. Бергенхему не понравилась эта сцена. Он сам от себя такого не ожидал, но ему сильно не понравилось, что она разговаривает с этими свиньями. «До ее морали мне дела нет, и я не знаю, отчего так злюсь, или обижаюсь, или как там это назвать, но она не должна там с ними сидеть, — думал он. — Она выглядит моей ровесницей, если, конечно, она не ранняя малолетка. Мужикам сорок пять. Но не буду же я лезть. Это совсем не мое дело».
Она поднялась, и вслед за ней один из мужиков. Они скрылись в боковой дверке. Бергенхем проводил их взглядом.
И тут справа раздался голос:
— Инспектор Бергенхем?
Ларс и не заметил, как кто-то подошел. Крепкий блондин с длинными волосами, собранными в конский хвост, в костюме, отливающем матовым в свете прожекторов. Впрочем, детали в полумраке не разглядишь.
Бергенхем выпрямился.
— Да?
— Вы меня искали?
— Да, да. — Бергенхем встал. — У меня есть пара вопросов…
— Тогда давайте пройдем в мой офис. — Мужчина обвел взглядом зал и сцену и показал в сторону зала с журналами: — Туда, пожалуйста.
Они вошли в незаметную дверь за драпировкой. В каморке, на удивление, было окно во двор — первое окно, которое увидел Бергенхем в «Риверсайде». Хозяин остановился у двери, ожидая, что сделает или скажет Бергенхем. Не дождавшись, начал сам:
— Я рад, что вы играете в открытую.
— То есть?
— Открыли карты. Хорошо, когда полиция не шмыгает тайком и не притворяется посторонними.
— Наверное, это и нереально?
— Если только ненадолго. Но раздражает, если нас считают не заслуживающими доверия или неспособными разобраться в собственном бизнесе.
Бергенхем промолчал. За стеной надрывалась Тина Тёрнер, глухо, словно с бочкой на голове, — здесь слышались в основном басы.
— Итак, вы хотели поговорить, — сказал мужчина. — Мне скрывать нечего.
— Я не думаю, что вам есть что скрывать.
— Так что вы, собственно, хотите?
Бергенхем рассказал так много, как только мог. Не вдаваясь в детали расследования, он намекнул на подозрения полиции. Мужчина слушал с непроницаемым видом, как с пробками в ушах, но Бергенхем видел, что тот запоминает каждое слово.
— Фильмы с убийствами? В Гетеборге?
Хозяин заведения сидел в кресле, положив ногу на ногу, и курил; дым медленно стекался в окно и исчезал в ночи. Послышались гудки. В трехстах метрах находилось депо, продуваемое и безлюдное, только товарные вагоны заезжали туда иногда на стыковку.
— Никогда о таком не слышал, — сказал мужчина с явным недоверием на лице. — Почему вы пришли именно ко мне?
— Мы приходим ко всем, кто держит такие заведения, — соврал Бергенхем.
— Нет, никогда не слыхал.
— Но вы ведь должны были слышать?
— Вы думаете, что я лгу?
— Я имел в виду, что вы должны были слышать о том, что такие фильмы существуют, — поправился Бергенхем.
— Вы что, издеваетесь?
— Почему?
— Насколько я понял, вы спрашиваете о местных убийствах. Не в Колумбии, или Лос-Анджелесе, или Лондоне, или где там это популярно.
— Вы никогда не видели такой фильм? — Бергенхем не успел закончить фразы, как понял, что сделал ошибку. «Какой я дурак», — подумал он.
— Я здесь сижу добровольно и стараюсь вежливо отвечать на идиотские вопросы. Нет, я не видел такого фильма. А вы видели? Вы полицейский — вы, наверное, много знаете.
— Никогда.
— А почему?
Бергенхем вжался в кресло. Басы за стеной стали еще глубже и тяжелее — наверное, танец поменял темп. Других звуков не было слышно. Мужчина затушил сигарету, встал, открыл окно пошире — выпустить отравленный воздух. Звуки из депо мгновенно прекратились, как будто могли проникать только в щель. Открытое окно впускало лишь тишину. Бергенхем вспомнил новые поезда — чем больше скорость, тем тише они едут. В конце концов их вообще не замечаешь, пока они на тебя на наедут.
Мужчина закрыл окно и повернулся к своему гостю.
— Вы не видели таких фильмов, потому что их не существует, — сказал он. — Гетеборг уже не такой идиллический, как раньше, но здесь нет рынка для убийств.
Бергенхем не перебивал.
— Вы думаете, я наивен, идеализирую местных жителей? Нет, я не тот человек, который бы думал о них очень хорошо. Но для таких дел мы еще недостаточно извращены.
— Еще?
— Это придет, но не скоро.
— Вы говорите очень уверенно.
— Вы знаете, почему я вообще говорю с вами об этом? Потому что даже в наших заведениях существует определенная мораль.
— И как она выглядит? Состоит из равных частей любви к людям и материального интереса?