Теперь была моя очередь: я чуть не опрокинул чашку с чаем.
— Не пугайся так! Это только для деревенских, чтобы бабе Даше не было неудобно.
— А твоя мама?
— Она на тебя уже молится, и мед по устам течет, когда о тебе говорит.
— С чего это?..
— Я ей про тебя рассказывала. Какой ты умный. Алешенька, я тебя умоляю… Я всю жизнь мечтала с тобой погостить в деревне.
— Всю жизнь? Мы знакомы с начала этого года.
Она удивленно смотрит на меня:
— А кажется — всю жизнь…
— Когда?
— Что когда, любовь моя? Свет очей моих…
— Ты хочешь ехать?
— Хоть послезавтра. Я дам ей телеграмму. Там нет телефонов. Значит, ты согласен?! — Она взлетает с моего колена в воздух.
— Это ничего еще не значит, — но она поняла, опять тем самым животным инстинктом почувствовала что я сдался.
Ночью она вертелась в постели и мечтала, как мы будем жить в деревне. Одни, совсем одни. Вдвоем… Вне города.
В два часа дня она привозит на Мосфильм (мама тоже хочет посмотреть) вместо одной пары три пары сапог. Они действительно на редкость высокие и красивые. Начались женские разговоры. Они запали на два цвета: один подходил под дубленку, другой просто был необычный и яркий.
— Как Алеша скажет, так и будет, — говорит Лита.
— А почему вам не оставить обе пары? — говорит моя мудрая мама.
— Это дорого.
— Если бы продать третью пару дороже, то она оплатила бы вам вторые сапоги, — продолжает рассуждать моя мама.
— Ой, я знаю место, где все всё продают, — на Неглинке.
— А дядя милиционер туда не приходит? — говорю я.
— Я же быстро, Алешенька, через час вернусь и буду очень осторожна.
Я молчу, зная, сколько приключений это за собой повлечет. Мама одобрительно кивает, и Лита, восприняв мое молчание за согласие, уезжает.
Через полтора часа она появляется сияющая.
— Я продала в два раза дороже! — и высыпает деньги на стол. — Меня чуть не разорвали…
— Кто?
— В женском туалете, все хотели такие же сапоги!
Это было начало, невинное. У Литы оказался уникальный дар: все, чего она ни касалась, продавалось в два-три раза дороже.
— Может, вам взять еще пары две, и тогда вы оплатите свои первые сапоги и еще вам на дорогу останется.
— А директор даст?!
— Конечно, я ему позвоню и на всякий случай попрошу отложить — пять пар.
— Как хорошо! Спасибо большое!
— Какую дорогу, мам?
— Разве вы не едете с Литой в деревню?
Я с удивлением смотрю на юную участницу заговора. Они сошлись гораздо ближе и интимней, чем я ожидал. Мама была просто влюблена в Литу, и та отвечала ей тем же. О, эти женские влюбленности и страсти.
Лита на следующий день продает все пять пар сапог, ставя рекорд: одни из них в два с половиной раза дороже. И мы решаем отпраздновать это в ресторане… Потом я передумываю и говорю: лучше дома. Она тут же соглашается:
— Хоть на луне.
Ее глаза ласкают меня.
Она покупает маме цветы и большую коробку шоколадных конфет в благодарность. Мы пьем шампанское и обедаем вместе.
Поздно вечером приезжаем домой на Власова. У нее оказывается куча денег, которую она выкладывает на стол. И говорит, что это всё мои, так как без меня их бы не было. Ей нравится, когда есть деньги, ей хочется, чтобы я их тратил.
Ночью она обнимает мое тело и сжимает его крепко-крепко.
— Алешенька, я так счастлива.
— Чему?
— Что мы поедем в деревню. Что есть деньги.
— Я не хочу, чтобы ты этим занималась.
— Но я это только для тебя делала. Я не хочу, чтобы ты ходил без копейки. И зависел…
— Лита!..
— Хорошо, любимый, как ты пожелаешь.
Ее язык касается моей шеи.
— Я так хочу тебя, но у меня…
Я не обратил внимания, что она в трусиках.
— Но я могу поцеловать тебя… там. — И она начинает соскальзывать вниз. Я резко дергаю ее за волосы наверх. Меня начинает колотить дрожь. И озноб.
— Хорошо, хорошо, я не буду. Только не волнуйся так…
Я до сих пор не мог пересилить себя — поцеловать ее в губы… А ее ничего не волнует. Или она…
Приникнув к моему плечу, Лита засыпает, сексуально дыша.
На следующее утро я отвожу ее на Смоленку, и мы рассчитываемся с директором, она благодарит его. Он тут же предлагает четыре пары английских туфель. Лита ему, по-моему, нравится. Явно все четыре пары она не оденет на себя. Но туфли красивые, таких в продаже нет. Вся жизнь — по блату.
Я хочу, чтобы у нее все было, хоть она и не заслужила, модное, красивое, удобное, и я сдаюсь. На сей раз я еду с ней. Она продает две пары и оставляет две себе. И все равно остается куча денег.
(Я даже не представлял, что так легко можно «делать деньги».) «Приходите еще», — на прощание говорит директор.
Она, счастливая, уносится домой собираться — завтра мы уезжаем.
Я звоню ей спросить что-то, но она побежала на почту давать телеграмму. Все делается в последний момент. К вечеру она приезжает с большой красивой сумкой и сразу просит прощения, что на такси.
— Но ведь еще светло, — делает она наивные, невинные глаза.
— Ты туда навсегда переселяешься? — говорю я, не поддаваясь ее чарам.
Она виснет на шее.
— Просто я хочу тебе очень нравиться. И одевать разные наряды. Алешенька, я так рада, что ты в хорошем настроении! Я обещаю тебе его никогда, никогда больше не портить. И быть самой послушной Литой. Ты увидишь, даже если мне придется переломать себя.
— Не надо ломать себя, — говорю я.
Она целует своими красивыми губами мои глаза. Задерживая веки в маленьком объятии. Объятии губ.
(Мне так хочется поцеловать ее губы… Но они осквернены.)
Почему они посмели осквернить ее?!.
Я напрягаюсь и вырываюсь из объятий.
— Что случилось, Алешенька? — Она как чуткий барометр.
— Так, вспомнил…
— Пожалуйста, не думай ни о чем. Я все сделаю, чтобы тебе было приятно. Ты достоин в этой жизни лучшего, и я молю Бога, чтобы у меня хватило сил и энергии…
В восемь утра мы уже торчим на автобусной остановке на краю географии, у черта на куличках, и Лита, исчезнув, возникает с купленными билетами.