Смутно различимая в темном проеме, возникла высокая худая фигура.
Вероятнее всего, мужская.
Так и оказалось.
— Его светлость герцог Джулиан? — Судя по голосу, человеку, отворившему дверь, было много лет. Очень много.
— Иногда меня называют именно так.
— Слава Господу! Вы откликнулись на призыв моего несчастного господина. Здравствуйте, сэр.
Дверь особняка открылась чуть шире.
Но старику — а говоривший действительно был глубокий старик — тяжело далась даже эта малость.
Дверь в фамильной обители герцогов Текских была массивной не только с виду.
Тони пришлось основательно налечь плечом, помогая старому слуге.
— Благодарю вас, сэр. Немощь, как ни прискорбно, верная спутница старости.
— Вы давно служите в этом доме?
— Около сорока лет. Однако, простите, я не назвал себя. Герман Грубе, дворецкий. Бывший…
Последнее слово старик произнес значительно и скорбно.
— Не стоит драматизировать. Возможно, наследники герцога…
— У герцога нет наследников. Но если бы и были, речь не о них. Его светлость лично рассчитал меня за два с половиной месяца до своей кончины.
— Но почему?
Старик пожевал губами.
— Мне бы не хотелось выглядеть навязчивым жалобщиком, отнимая время у вашей светлости… К тому же господа, которые вас ожидают, наверняка крайне дорожат своим. Возможно, после беседы с ними ваша светлость найдет несколько минут, чтобы выслушать меня?
— О чем речь, старина! Считайте, что мы договорились. Итак, меня ожидают, вы сказали?
— Доктор Хейнике, доктор фон Бок, доктор Гринберг и доктор Штраус.
— Двое из них, как я понимаю, врачи. Двое других — адвокаты. Не так ли?
— Совершенно так, мой господин. Однако все именуются докторами.
— Звучит убедительней.
— Не берусь судить. Позвольте проводить вас в кабинет.
— Туда я загляну непременно. Но прежде хотелось бы… Владислав… Он… еще в доме, как я понимаю?
— Тело его светлости? Разумеется. Вы хотите взглянуть на него теперь же?
— Да, если это возможно.
— Как вам угодно, сэр.
Тон старика заметно изменился.
Лорду Джулиану даже показалось, что старческий голос предательски дрогнул.
Однако лицо дворецкого осталось бесстрастным, а тонко поджатые губы выражали, скорее, осуждение.
В итоге Тони так и не понял, тронуло старика его желание или что-то в нем вызвало неодобрение, а возможно — и рассердило.
Молча они пересекли небольшой полутемный и, верно, оттого довольно мрачный холл и ступили на широкую парадную лестницу.
Родовое гнездо Текских изнутри выглядело более внушительно, чем снаружи.
По крайней мере более достойно.
Однако настораживало суровым, торжественным стилем убранства.
Готика господствовала здесь повсеместно, и это сразу же настраивало на определенный лад.
Следуя за стариком по широким скрипучим ступеням, Тони мельком подумал, что вряд ли хотел бы поселиться под этой крышей, пусть и в качестве гостя.
Слава Богу, Влад никогда не звал погостить.
Они миновали узкий коридор, на стенах которого смутно различимы были темные полотна в тяжелых багетах.
Что изображено на картинах, с ходу было не разглядеть.
Правда, в какую-то секунду Тони остро почувствовал на себе чей-то взгляд и, присмотревшись, различил два глаза, блеснувших из темного проема овальной рамы.
Возможно, и остальные полотна были портретами.
— Это здесь.
Голос дворецкого прервал его размышления. Они остановились возле небольшой узкой двери, плотно закрытой.
— Надеюсь, вы готовы, — неожиданно добавил старик, и Тони, разумеется, не понял смысла загадочной фразы, но что-то удержало его от вопросов.
Дверь отворилась.
Небольшая комната со сводчатым деревянным потолком, очевидно, служила Владиславу спальней: большую часть пространства занимало внушительных размеров старинное ложе.
Четыре черных резных колонны сторожевыми столбами встали по углам кровати, они же служили основанием массивному резному навесу, с которого тяжело падал плотный, темного бархата балдахин.
В подножии ложа полотнище балдахина было раздвинуто, тяжелый бархат собран глубокими складками, надежно закреплен у колонн толстым витым шнуром с кистями.
В изголовье кровати на белой стене виднелось большое распятие, так потемневшее от времени, что невозможно было определить, из чего изготовлены крест и фигура Спасителя. Было это серебро, превратившееся с годами в одну сплошную чернь? Или другой металл? Или крест был вырезан из того же черного дерева, которым обшиты стены и потолок?
Пустые, совсем не уместные теперь мысли метались в голове Энтони.
И он хорошо понимал их природу.
Трусила душа.
Изо всех сил пыталась оттянуть страшную минуту.
Для того чтобы взглянуть на ложе, а вернее, на того, кто покоился на нем вечным уже покоем, потребовалось усилие воли.
И немалое.
Можно сказать, что Тони заставил себя перевести глаза.
…Первой его реакцией было облегчение. А первой мыслью: «Произошла ошибка. Чудовищная, нелепая, невозможная в принципе. Но — ошибка».
Человек, чье безжизненное тело лежало на старинном ложе, был не Владислав Текский. Никак не он.
Влад Текский был ровесником Энтони Джулиана.
Почившему в бозе старцу было на вид не меньше семидесяти лет.
Состариться до такой степени за год с небольшим, минувший с памятной встречи в Париже, он не мог.
И вообще никто не мог.
Кожа человека, которого в силу какой-то дикой ошибки или странной фантасмагории пытались выдать за герцога Текского, была неестественно — в голубизну — бледна и тонка, как пергамент.
Кожа древнего старца, к тому же тяжело больного, долгое время прикованного к постели, лишенного солнечного света и свежего ветра, — вот что это было такое.
Глазницы покойного глубоко ввалились, их обметали густые черные тени.
Нос сильно заострился и заметно вытянулся.
А губы — губ на этом лице не было вовсе.
Тонкая запавшая складка над подбородком — и все.
— Это…