— Да, спрашивай. Собственно, я могу сразу ответить на твой вопрос. Почему, да? Почему я это сделал?
— Ну, разумеется.
— Потому что, черт побери! Ты, психолог хренов, неужели не заметила, что за год с небольшим она рядом с тобой превратилась в точную твою копию?
— В каком, прости, смысле?
Изумлению Ванды не было предела. Ей часто говорили, что Танька стремится во всем подражать ей, да, собственно, она заметила это первой и именно в силу этого обстоятельства (чего уж тут кривить душою перед собой, любимой?) впервые взглянула на Таньку с симпатией. Потом это обстоятельство начало несколько раздражать ее и, возможно, пало первой каплей на дно чаши ее терпения, в итоге переполненной пролитием совсем других потоков. Сейчас Ванда вдруг вспомнила случай, со смехом рассказанный ей одним из приятелей, — тогда она рассмеялась в ответ, но в душе испытала раздражение, граничащее с откровенной злостью. Хотя случай и на самом деле был пустяковый. Большой компанией они допоздна засиделись в ресторане, и к разъезду, как всегда, все стали вызывать свои машины и тесниться у выхода, одновременно пропуская друг друга и друг другу же мешая. Та же чехарда происходила и среди водителей, норовивших первыми посадить именно своего пассажира, но при этом не обидеть хорошо знакомого коллегу и — упаси Боже! — не задеть чужую машину. Ванде эта сутолока была хорошо известна, потому не спеша, с толком и расстановкой она приводила себя в порядок в дамской комнате, кому-то звонила и договаривалась о встречах на завтра — словом, с пользой для дела тянула время. Танька же, напротив, обожая находиться в гуще событий, первой выпорхнула на крыльцо ресторана и, зная привычку Ванды появляться позже всех, сейчас с упоением играла ее роль. Она величественно обвела взглядом стадо неуклюжих лимузинов и царственно поинтересовалась у присутствующих:
— Ну и где же моя машина? — Ударение, разумеется, расчетливо сделано было на слове «моя».
Такая вот случилась однажды почти смешная история, и Ванда именно теперь вспомнила ее отчего- то, услышав от бывшего мужа, в сущности, то же, что явило собой это маленькое смешное происшествие, только принявшее размеры большой и глупой шутки. А вернее, глупости. Его глупости, Виктора Подгорного. Ванда почти разохчилась:
— Прости, я задала вопрос некорректный, и я его снимаю. И заметь, я также не задаю тебе естественного в этой ситуации вопроса: неужели ты, с твоим цепким аналитическим умом, бульдожьей хваткой и стальными нервами… Что там у тебя еще от роботообразных? Не припоминаю, но и этого достаточно. Неужели ты не разглядел суррогата?
— Разглядел, конечно. Вернее, что там было разглядывать? Все происходило на моих глазах. Но понимаешь…
— Нет, не понимаю…
— Погоди. Дай мне все же договорить. Понимаешь, тебя не было, тебя уже совсем не было. И не будет, я это — понял. А мне было нужно, то есть нужна…
— Ничего, ничего, ты в падежах не очень-то напрягайся… Какая, в сущности, разница…
— Не иронизируй, прошу тебя. Да. Было нужно, чтобы была ты. Тебя не было. А она вдруг, понимаешь, появилась сама и… и она оказалась так на тебя похожа! С ума сойти!
— Ты и сбрендил, это очевидно.
— Вероятно. Но она и сейчас… можешь сама убедиться, даже прошу тебя об этом…
— И в чем же сходство?
— Да во всем!
— Ну спасибо тебе, родной, вот обласкал так обласкал…
— Нет, погоди. Только сначала, конечно, вроде как издали, но — абсолютное. Она красится так же, как ты, одевается — один в один, она копирует твои интонации, варит твой кофе, а главное… Знаешь, что главное?
— Знаю, она слушает.
— Да! Как она слушает! Почти как ты. Правда, потом… Знаешь, говорить она так и не научилась, поэтому больше цитирует…
— Кого?
— Господи, да кого же еще — тебя.
— А… значит — былое и думы.
— Почему — былое? Она в Интернете заказала кому-то, и ей подбирают все последние твои работы, и на лекции твои она иногда ходит, когда у тебя народу побольше, а его всегда много. Она же учиться пошла, на психфак. Правда, какое-то левое, платное, что ли, отделение, ты там не читаешь.
— Это точно. И что же ты, выходит, приспособился?
— Нет. Я — нет. И тут-то все началось… Я, понимаешь, при ней как бы от тебя отвык…
— Еще как понимаю. Сволочная такая у тебя получилась комбинация. Взял копию вместо подлинника, присмотрелся внимательно, понял — нет, не то. И отправился с чистыми, незапятнанными прошлыми ошибками и страданиями душой и памятью в новое поисково-спасательное плавание. Так, любимый?
— Ну, так.
— Так чего же ты, миленький мой, теперь хочешь? Баба-то решила, что всерьез если не в науке, то на кухне мною стала, и, стало быть, свою программу- минимум выполнила, а когда пришло ей время спокойно, не заботясь о хлебе насущном, приступить к программе-максимум — то есть стать Вандой Василевской и на другом поприще, тут ты решил сбросить ее с первой ступени. Да она тебя теперь отравит ничтоже сумняшеся, будь уверен, у нее впереди маячат мои лавры и все, что к ним прилагается, а тут ты со своими Ирками… Прости, о покойниках — плохо нельзя. Виновата.
— Да-а… Ты не меняешься, Ванда. Бог с ней, с Иришей, чистая была душа… А вот ты…
— Что — я?
— Самомнение, как десять лет назад.
— Гораздо круче. И знаешь почему? Потому что я сейчас раз в сто лучше, чем тогда.
— Вижу.
— Да ничего ты не видишь. Хотя внешность сегодня зрелая женщина с определенным достатком организует себе такую, какую именно ей и необходимо иметь. Она теперь точно знает, что ей можно, а чего нельзя категорически, несмотря ни на какие моды. Да ей, собственно, плевать теперь с высокой колокольни на все и всяческие моды, потому что они пишутся и делаются с нее и для нее. Возможности ее практически безграничны. Но я не о внешнем обличье, хотя своим сегодня довольна более, чем двадцать лет назад.
— Да уж…
— Помолчи уж. Я не о том. Я о том, что у нее, или у меня, или у такой, как я, теперь в голове и на сердце, как раньше цыганки у вокзалов говорили. Теперь я, ученая и знаменитая, говорю, каково состояние ее психики. А оно у нее такое, какое она сама себе, если не дура, организовала. Оно же, в свою очередь, организует ей все прочие составляющие ее счастья или несчастья. Это уж как она расстаралась. Тут тебе и настроение, и восприятие себя во внешнем мире и внешнего мира в себе, и оценка собственной успешности, и… Впрочем, бесплатно я не консультирую, а платить мне, чует мое вещее сердце, ты не собираешься, потому вернемся к нашим баранам. Кто наш баран на данный момент?
— Я.
— Уже хорошо.
— Чего хорошего?
— А чего плохого? Девчушку твою, конечно, жаль. Что бы ты там ни бормотал про чистую душу, ты ее, подонок, и загубил, если это, конечно, не случайное совпадение, что маловероятно. Если же это действительно Танькиных рук дело, что ж, будем работать. Но, во-первых, тебе это обойдется недешево, имей в виду, я благотворительностью занимаюсь в иных местах. И второе — все вопросы с так называемыми правоохранительными органами изволь решить сам. Разумеется, если они быстро вычислят ее и упрячут за решетку, работать мне будет сложнее, но тоже возможно.