Голос доктора Фауста: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!"
Эля послушно останавливается. Велосипед почему-то не желает влезать на тротуар. Нет пологого съезда. Мы помогаем Эле преодолеть бордюр, и она весело катит под горку. Дженни пытается прижаться ко мне слева, но я, как бы машинально, пропускаю ее вперед и обнимаю правой рукой. Слева ко мне нельзя, моя девочка, иначе возникнут ненужные вопросы.
Шпионка! Поднялась в кабинет неслышно, как тень, застала меня врасплох:
- Тони, это опасно?
Проигнорировала мою слабую попытку запудрить ей мозги. Протянула ладонь.
- Дай. Не заставляй меня расстегивать твой пиджак.
То, что потом она говорила, не имело значения. Имело значение то, что меня заподозрили в трусости. Это я прочел в ее глазах. Не прямой упрек - сомнение, скажем так, в моих каких-то качествах...
Я жутко обиделся. О'кей. Обещаю, больше такого не повторится. Я тоже гордый. Конечно, зря ты меня обезоруживаешь. Если... Впрочем, если да кабы, я всегда буду виноват. Так уж устроена жизнь. Придется надеяться на Бога, что само по себе ненадежно, учитывая наши сложные с Ним (да простят мне дерзость!) отношения, сложившиеся вопреки элементарной логике или по логике, которую я, честно говоря, до сих пор не могу понять.
* * *
Иногда я думаю (все-таки я еще думаю, уже похвально!), что я олух царя небесного. Сидишь дома, как старый гриб под кустом, и уверен, что молодой женщине такой образ жизни тоже нравится. Осел и болван! Ей же нужно общество, нужно, чтоб на нее смотрели, нужны выходы, и на выходах - сверкать, мелькать, привлекать внимание особ мужского пола. Как Дженни обрадовалась, когда нас пригласили на прием к Джорджу! Я принял меры предосторожности: категорически выступил против ночной прозрачной рубашки (чуть прикрывающей попу), которую Дженни почему-то называла модным платьем для выходов. Вздохнув, Дженни облачилась в светло-серебристые колготки, светло-голубой костюмчик (длина юбки совпадала с длиной пиджака), поверх накинула белый двухметровый шелковый шарф. Простенько? Но ведь взрывчатая смесь составляется из простых компонентов. Получилась бомба адской силы. Гостей в доме Джорджа набилось человек сто, и моя бомбочка рванула уже в дверях, в смысле рванула от меня (никакая цепь, золотая или якорная, ее бы не удержала), и пошла по рукам. Здравомыслящий муж в этих случаях обязан не возникать и не мешать молодой жене кружиться, как говорили в старину, в вихре вальса. Пару раз мне показалось, что ее вот-вот уволокут на второй этаж в спальни и там трахнут... Дженни сказала бы: "Ну и комплексы у тебя..." На самом деле, конечно, мне доставляло удовольствие наблюдать за ней и сознавать некоторую свою принадлежность к возмутительнице спокойствия.
На приемах такого рода обычно несколько центров притяжения (кроме столов с закуской и выпивкой). Народ крутился около Дженни, народ крутился около пожилого джентльмена (по виду Морган Рокфеллерович или Рокфеллер Морганович), народ ошивался возле вальяжного типа в костюме, как будто пошитом из стодолларовых купюр (черт знает из чего пошит, однако даже для меня, ничего в этих высоких материях не смыслящего, было ясно, что костюмчик тянет тысяч на десять зелененьких. А всезнайка Дженни потом сказала: "От Версаче"). Вальяжный тип стоял ко мне спиной и веселил публику шуточками и прибауточками. Я же уединился с бокалом "Chateau "Cadet Bon" и следил за траекторией передвижения белого шелкового шарфа. Тут меня зацепил Джордж, хозяин дома, и не успел я опомниться, подвел к вальяжному типу, развернул его за плечи на 180 градусов и представил меня.
- Элитарный профессор собственной персоной! - со светской небрежностью воскликнул вальяжный тип. - Приятно удивлен встретить вас в Штатах.
Он был действительно приятно удивлен. Известный парижский прохиндей, мифоман, ничтожество. Во Франции он бы не посмел ко мне приблизиться. Я бы ему руки не подал. Увы, было бы некорректно портить настроение Джорджу. Пришлось пожать вялую клешню соотечественника-гастролера, произнести: "Чииз", и стремительно отвалить как можно дальше.
"Chateau "Cadet Bon" в моем бокале приобрело вкус уксуса. Так тебе и надо, олух царя небесного, осел и болван! Давно пора принять аксиому, что в Америке принимают по одежке. Я все еще живу, как во времена битников и хиппи. Мне плевать, во что человек одет. Джордж ничего плохого не хотел, он руководствовался американскими понятиями. К нему на прием затесались два француза. Один, в скромном костюмчике, скучает в уголке. Другой, в роскошной шкуре от Версаче, блистает в обществе. Долг радушного хозяина - подвести того, кто победнее, к тому, кто пошикарнее: пусть не чувствует себя золушкой...
Если копнуть глубже, то все дело в моей собственной гордыне. Я забываю, какая эпоха на дворе. Император мог позволить себе оливковый сюртук. Король Карл Четырнадцатый носил военный мундир без погон. Мишура в одежде им не требовалась. Все и так знали, кто они. А заплутавший в истории профессор Сан-Джайст полагает, что потертый костюм от Ив Сен-Лорана, купленный в доисторический период, придает некий романтический орел...
"Ладно, - подумал я (на приеме все развлекались, а я думал), - вернешься домой, тщательно помоешь руки и забудешь клешню от Версаче". Джордж сказал, что у прохиндея дела в Голливуде? Очередной прохиндейский миф, крючок для наивных американцев. Впрочем, нынче голливудская продукция на таком низком уровне, что вполне совпадает с интеллектуальным уровнем парижского прохиндея и ничтожества.
Что касается меня лично, то я, блюдя репутацию европейской элиты, решил подняться на другой уровень - на несколько ступенек по лестнице! - и не с тем, чтобы перехватить Дженни в момент, когда ее уговорят совершить экскурсию в спальни второго этажа, а с тем, чтобы наслаждаться редким спектаклем: моя девочка снимает сливки Лос-Анджелеса!
Все-таки иное зрелище, чем ее ординарный визит в супермаркет. Больше выбора. Иные стимулы. Что отражается, как в зеркале, на ее лице. Тоньше нюансы. Улыбка, пол-улыбки, четверть улыбки, улыбка краешком губ, розовеют щеки... Какая богатая палитра! И внезапный искренний смех, захватывающий ее собеседников...
И я загадал: если Дженни почувствует, что я на нее смотрю, если обратит на меня внимание - значит, у нас все будет хорошо.
Чем она так увлеклась? Какие сети ей расставляет бульдожий толстяк в богемной бабочке? "Дорогая незнакомка, у меня в кармане сто тысяч долларов. Не соблазняет?" Дженни с легкой усмешкой сверлит его глазами, и я представляю себе вызванный этим эффект. Толстяк на седьмом небе (с новой бабочкой) или (мысленно) в спальне второго этажа.
Короткий приколочный взгляд в мою сторону. Проверка, удостоверилась, что я никуда не делся. Уф!
В машине Дженни сообщила: нас пригласили на виллу в Малибу к модному фотографу.
- Тоничка, нам нужны такие связи. И я тебе куплю новый костюм. Заметил, там был один француз в тройке от Версаче? Ты еще к нему подошел.
(Я к нему подошел?! Вот так теперь все и будут говорить, и прохиндей - в первую очередь. Несмываемое пятно в моей биографии.)