- Я вам делаю укол, - сказал врач. - Не волнуйтесь. Я ввожу вам не наркотическое средство, дабы развязать язык, а камфару, чтобы облегчить работу сердца. У вас высокое давление и сильная аритмия.
Почудился возмущенный голос крупного чина:
- Мы своих сотрудников в таком состоянии в командировки не посылаем...
Вроде бы увезли меня на каталке. Не знаю. Я провалился.
Утром меня опять кололи. Давали таблетки и порошки. И я впал в забытье.
К вечеру мне стало лучше. Я лежал в комнате типа тюремного изолятора. Я знал, что за мной наблюдают в глазок. Я ждал визитеров с погонами. Теперь-то они выяснили, что легенда переговоров Парижа с Колесниковым - чистая липа. И кто-то, наверно, внимательно полистал папку за номером 21336А, нашел там мое имя, и теперь им понятен мой личный интерес к этому делу.
В погонах не приходили. Зато форменный допрос устроил врач, который принес мне лекарства, отобранные при обыске, и кучу других, мне незнакомых. Врач никак не мог понять, почему французская медицина, такая продвинутая, скрупулезно и дотошно лечит мне то и абсолютно игнорирует это. Я вспомнил свою беседу с профессором в госпитале перед операцией и дословно передал ее. Да, французские медики узко специализированы, видят лишь свой участок, остального не замечают. "У нас бы любой сельский фельдшер..." - горячился врач. Я поддакивал. Ну как я мог объяснить ему, что еще два дня назад у меня было то и абсолютно не было этого? И ни французская, ни сельская медицина предвидеть сего не сумела бы, предсказать такие вещи способны лишь Глубоководные Рыбы в море-океане и то в общих чертах...
Врач подробно растолковал, сколько таблеток из каких коробок мне надо принимать. По количеству коробок я догадался, что меня не будут спешить переправлять в узко специализированные лапы французской медицины. Разумеется, после того, как французы прошляпили, нет им доверия.
Впрочем, врач искренне обо мне заботился. Впрочем, и в традициях старой Лубянки было аккуратно вставлять заключенному зубы, чтобы следователю было что выбивать.
Кстати, то ли под действием новых лекарств, то ли из-за общего своего состояния я был удивительно спокоен. Ну да, им ясно, что я наплел несусветную околесицу. Все мои разговоры про французские спецслужбы - бред собачий. Однако что ж тогда получается, дорогие товарищи? Городской сумасшедший, да еще иностранец, беспрепятственно проник в самое строго охраняемое учреждение Москвы и разгуливал там, как дома. Если мы примем эту версию, если об этом кто-то доложит наверх, то не разгонят ли нас всех вонючей метлой к чертовой бабушке?
Короче, это им надо было думать и обмозговывать, это их головная боль.
Конечно, не исключено, что на меня будет оказано давление. Эвфемизм не расшифровываю, тем более что с этой организацией у меня связаны тяжелые воспоминания, а в травоядность послеперестроечной российской ГБ я не верил. Но теперь у меня есть запасная дверца. Вчера я почувствовал, что так близко подошел к краю... Маленький шажок, и я вне досягаемости самых изощренных методов следствия.
В тюрьме быть хозяином своей судьбы! Это меня так утешило, что я сладко проспал всю ночь, а утром проснулся свежим как огурчик. И даже несколько растерялся, ибо пока не знал, хорошо или плохо в моей ситуации быть опять здоровым...
Что касается врача, то он чуть не взвыл и вызвал на подмогу еще двух эскулапов. Работали в поте лица. Сначала я лежал, потом сидел, потом стоял.
- Сделайте десять приседаний.
- Ой, Валера, он же умрет!
- Он? Да никогда в жизни!
Какая оптимистическая диагностика. Что ж, медицине виднее.
В последний раз смерили мне давление, сняли кардиограмму.
- Не ценим мы наш родной валокордин, - сказал Валера. - Все, блин, импортную дрянь выписываем.
И утопали. Наверняка кому-то докладывать.
Мне принесли мою одежду, записную книжку, авторучку "Ватерман", часы, рубли, доллары, франки, ключи от дома - все, кроме паспорта. Я переоделся. В дверях возник двухметровый детина. Я пошел за ним. Мы спустились на лифте. Во внутреннем дворе Лубянки меня посадили в воронок. Детина занял место охранника, сзади, за решеткой. Мы долго колесили по городу. Иногда воронок набирал скорость и я думал, что мы выехали на загородное шоссе, но нет, опять частые остановки, явно на светофорах, просто улицы в Москве длиннее парижских... Куда меня везли? Детина был из тех людей, с которыми избегают вступать в разговоры. И потом, это их обычный трюк. У человека пробуждается надежда, а его хоп - в другую тюрьму. Арестантская роба, отпечатки пальцев, допрос. Но я им был благодарен, что они дали мне возможность привести себя в порядок, точнее, сами меня подлатали какими-то домашними средствами (Неужели валокордином? Не понял.). Что ж, продолжим наши игры, если не на равных, то в меру моих сил. Очень гуманно с их стороны.
В узком крытом дворе с тусклым электрическим освещением угрюмый детина сдал меня под расписку, как мешок с углем, двум офицерам. Слова не вымолвил.
Мы прошли по подвальным коридорам, поднялись в обшарпанном лифте на два этажа.
Вестибюль очень респектабельного советского учреждения. И лифт, возносивший нас куда-то на верхотуру, был не для рядовых сотрудников, а для начальства и званых гостей: просторный, с зеркалами, отделан полированным деревом. В зеркало я заметил, что офицеры учтиво улыбаются.
Огромный кабинет, залитый солнцем. Окно во всю стену. Где-то далеко внизу лес, уходящий к горизонту. Даже если бы я не узнал хозяина кабинета, спешившего мне навстречу, то по одному виду из окна я бы догадался, что нахожусь в "Аквариуме".
(Для справки. Когда я говорю: "Я догадался, я сразу понял" - то не потому, что такой умный, а просто малость информированный, Давным-давно кто-то изловчился сделать снимок из окна, который отпечатали в нескольких экземплярах. Я видел эту фотографию в скромном офисе в Лондоне, на 85 [Интеллидженс сервис.] Воксхолл-кросс.)
Нервная гримаса, казалось, навсегда застыла на лице заместителя начальника ГРУ. Мы обменялись дружеским рукопожатием. Он усадил меня за уютный столик с кофейным сервизом - в другом углу от руководящего стола с телефонным пультом, сам сел напротив, налил кофе в чашки и, главное, придвинул мне пачку "Marlboro lights". Какой милейший человек! Я с наслаждением затянулся. Что касается моего визави, то он вообще не выпускал сигарету изо рта.
Мы поговорили о здоровье и о том, что, в принципе, надо бы бросить курить.
Потом он извинился, пересек по диагонали кабинет, поднял телефонную трубку:
- Виктор Михайлович? У меня профессор Сан-Джайст. Пьем кофе. Конечно, он. Кто же еще? Немного прибавил в годах. Да все мы не помолодели. Помнишь, как в Вашингтоне он поломал всю малину американцам? Разумеется. Вот тут ты не прав. Сейчас произошла накладка. Он очень сожалеет. Его грубо подставили. Французские интриги. Сам знаешь, как бывает. Да, да. Конечно. Не беспокойся. Привет.