В общем, ничто мне не мешало пересмотреть свои старые теории. Я не отказывался от них, они были верны. До определенного момента.
Итак, единственный человек, которого Сен-Жюст боготворил, - это Робеспьер. Робеспьер запретил ему проявить инициативу, то есть превентивными арестами, не известив остальных членов Комитета, парализовать заговор. Робеспьер считал такие действия антиреспубликанскими и диктаторскими.
Сен-Жюст читает первые строчки доклада. Его прерывает Тальен, потом Билло-Варенн, в Конвенте начинается ор, вакханалия (на самом деле раскручивается хорошо продуманная заговорщиками интрига), говорят все сразу, лишь бы не дать говорить Робеспьеру.
Сен-Жюст демонстративно скрестил руки на груди и молчит. Пусть Робеспьер убедится, что он, Сен-Жюст, был прав. Он презирает предателей, ему плевать на собственную жизнь, гори все синим пламенем, главное - доказать Божеству свою правоту. Самоубийственная психология мальчишки-фанатика, коим, в сущности, Сен-Жюсг и был. Да, Революция погибла. Погибла потому, что Робеспьер не послушался Сен-Жюста. Кто виноват? Виноват его Бог, Максимильен Робеспьер. (Современные ученые, которые изучают историю не по фактам, а согласно фрейдистской теории, обязательно бы добавили, что Сен-Жюст получал тайное наслаждение, видя, что Робеспьер наконец-то осознал его правоту. Не знаю. Мое скромное образование не позволяет дотянуться до таких садо-мазохистских высот.)
Итак, Сен-Жюст стоит, скрестив руки, и молчит. Он сдержал свое слово, данное Робеспьеру, он доказал Неподкупному свою правоту. Точка. На этом моя тупая мысль остановилась. Прозрение, которое меня озарило в момент, когда студенческий клуб готовился хором скандировать, заключалось в следующем.
Ну, сколько можно стоять и молчать? Ну, час, ну, два. А заседание Конвента длилось полдня! Робеспьер сорвал голос, то есть обезоружен. Предатели торжествуют. Сен-Жюст знает им цену: трусы, подхалимы, демагоги, медузы, ничтожества. В их грязные лапы попадет Республика, для защиты которой было пролито столько крови. Наконец-то сформирована победоносная армия, в создании которой Сен-Жюст лично принимал участие. И ее отдать подлым предателям, отдать без боя? Да не таков Сен-Жюст!
Хорошо, потешил свое самолюбие, доказал, показал, теперь пора драться.
Ополоумевший Конвент, вторя заговорщикам, вопит над поверженным Робеспьером:
- Долой тирана!
Надо переломить ситуацию. Как? Сен-Жюст согласовал свой доклад с Барером. Их, пожалуй, поддержит Колло д'Эрбуа (великан Колло!). К великану Колло переметнется его неразлучный дружок Билло-Варенн. Осторожный Лазарь Карно почует, куда дует ветер. Восставший из пепла Комитет общественного спасения придаст отвагу патриотам и внушит страх депутатам бывшего "болота". Заговорщики будут изолированы.
Ну, надо действовать? Заглушить вопли. Добиться того, чтоб слушали.
И вот тогда Сен-Жюст понимает, что единственным человеком, способным переломить ситуацию, был Жорж Дантон. Тот самый Жорж Дантон, лентяй, приспособленец, любитель роскоши и женщин, продавшийся за золото агентам Питта. Тот самый Жорж Дантон, кичившийся тем, что когда-то спас Отечество и, мол, отныне все ему дозволено, воровство и разврат. Тот самый Жорж Дантон, которого почитал и уважал даже Робеспьер. Каких сил стоило Сен-Жюсту заставить Робеспьера подписать Дантону смертный приговор! Так вот, только Жорж Дантон мог и на этот раз спасти Революцию. Но Жорж Дантон покоился в общей безымянной могиле, в земляном рву, куда свозили тела казненных на Гревской площади. Значит, в гибели Революции виновен не Робеспьер, а он, Сен-Жюст. Дантон не встанет из могилы, громовой голос не перекроет истерические крики зала, Дантон воплощал собой бурю и натиск, а Сеи-Жюста привыкли слушать потому, что его устами вещала власть.
Власть у заговорщиков. Революция погибла, виноват он, Сен-Жюст. И Сен-Жюст молчал, скрестив руки на груди, словно присутствовал на собственных похоронах.
* * *
В понедельник днем было два звонка. И сразу клали трубку. Могла быть ошибка, проверка, все что угодно. Мне казалось, я знаю, кто звонит. И этот "кто-то" горел желанием, сучил ногами от нетерпения. Кому-то ужасно хотелось. Ну прямо страсть разрывала. Тем не менее этот "кто-то" предпочитал, чтоб я сам ему позвонил, и уж тогда спокойно, методично, порой заводясь до экстаза, и после паузы опять планомерно, тщательно чистить мне репу.
Если меня так жаждут, могу и я, раз в жизни, "крутануть динамо"?
Волшебный голос позвонил вечером. Я научился различать в волшебном голосе нюансы. С первых же слов я догадался, что страсти поутихли, проведена большая воспитательная работа над собой и решено вообще не обсуждать "инцидент" в Субботнем студенческом клубе. Да, они с Элей были в Сан-Диего. Тебе привет от тети Клары и дяди Сэма. Инга сказала, что ты купил билет на среду. Небось соскучился по детям? Тебя отвезти в аэропорт?
- Нет. Вот уж точно не надо. С меня хватит последней встречи в аэропорту.
- У тебя плохое настроение?
- Отнюдь. Честно говорю. Я тут, между прочим, совершил научное открытие. Умные люди написали бы на эту тему солидный исторический трактат и получили бы академические степени. Не шучу. Если хочешь, послушай.
И я увлекся. И я завелся.
- ...Почему он так люто ненавидел Дантона? Дантон практически отошел от дел, вернее, он прокручивал свои финансовые делишки, Дантон никому не мешал. Но за широкими плечами Дантона скрывалась другая фигура - Камилл Демулен. Тот самый, который - пока Робеспьер протирал штаны на задних скамейках Генеральных штатов, а Сен-Жюст вздыхал по мадемуазель Луизе Желе - повел парижан на штурм Бастилии. Правда, Сен-Жюст потом утверждал, что с тем же энтузиазмом Демулен повел бы парижан на штурм кабаков, ему, дескать, было все равно. Робеспьера с Демуленом связывала старая дружба. Шалопай, краснобай, острый на язык Камилл Демулен был Любимчиком Робеспьера. В 1793 году Робеспьера провозгласили Богом Революции. У Божества был верный апостол - Антуан Сен-Жюст. Религия Революции отвергала христианское всепрощение. Религия Революции взяла у христианства: "Я не мир вам принес, а меч". Апостол такой религии не мог терпеть, что рядом с Божеством есть еще кто-то. Но убрать Демулена можно было, только убрав Дантона. Ну да, на Дантона скопилось множество доносов. А на кого тогда не писали доносы? Девятого термидора на трибуне Конвента Сен-Жюст осознал, что в гибели Революции есть и его вина. Понял ли он, что требовал казни Дантона не только по высоким идейным соображениям, а еще из чувства низменной человеческой ревности?
- Ты сейчас всерьез про это думаешь? - спросил волшебный голос.
- Что может быть серьезнее? - изумился я.
- Спокойной ночи, - сказал волшебный голос.
В трубке раздались частые гудки.
* * *
Все-таки странно пройти по коридорам университета, где проработал почти пять месяцев, пройти как раз в перерыве между лекциями и не увидеть ни одного знакомого лица. Ни единого! Конечно, была обычная толчея и суматоха, но передо мной все как-то расступались.