Тень всадника - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Гладилин cтр.№ 123

Я покосился на Дженни. Дженни - правильно, угадали! - невозмутимо ковыряла вилкой салат.

Далее мэтр сказала, что ей сказала дочка по поводу, а я, как человек воспитанный, сказал, что, по моему мнению, Сарра Джейн - очень умная девочка, то есть произошел обмен комплиментами. И мне бы, конечно, хотелось, чтоб Змея Подколодная не пропустила славословия в мой адрес мимо ушей, однако Змеюка посчитала, что с меня достаточно, я свою роль отыграл, пора бы мне заткнуться. Она сдернула с плеч шарфик, осталась в платье на бретельках и перевела беседу на нужную ей тему.

Больше в умные разговоры я не встревал. Не отрывая глаз от такого роскошества, я урчал, пускал слюни, чавкал, старался с хрустом отгрызать по кусочкам - словом, делал вид, будто имею на ее плечи какие-то права, а она, Змея Подколодная, делала вид, что это соответствует действительности.

Ложь, которая всех устраивала. Ложь, которая доказывала простую истину, столь милую симпатичным дамам: неприступных мужчин не бывает, бывают мужчины неоприходованные.

...Финита комедия. Я прошу остановить машину Небо чуть заволокло, потянуло свежачком, самое время мне прогуляться.

Актеры снимают маски, смывают грим. Она сказала, что очень мне благодарна, а я сказал, что был счастлив, она сказала, мол, была потрясена тем фактом, что я пил и ел за ленчем, а я сказал, что, дескать, старался вжиться в роль. И она сказала (сказала еще в дороге), что вечером идет на прием в адмиралтейство к обормоту Якимото (японский праздник у хозяина), будут сплошные американцы, форма одежды - парадная.

Короче, все было сказано. Нет, не все. Мягкой кошачьей лапой, вобрав когти, она погладила мою ладонь.

- Тони, не надо думать обо мне плохо. Обещаешь?

- Обещаю. Ты самая любимая девочка на свете.

"Синяя стрела" развернулась и укатила, а я пошел накручивать свой километраж и размышлять о пользе невинного вранья. Не скрою, мне было приятно услышать эти слова, но я знал - прежний опыт подсказывал, - что такие слова женщина говорит своему старому мужу тогда, когда убегает на свидание к любовнику, причем любовнику не случайному, а проверенному, с которым заранее известно, что будем исполнять и каким способом.

Тем не менее я сдержал свое обещание. И в полдесятого вечера, несколько расслабившись доступными мне (в холодильнике) средствами, решил ей позвонить. Поблагодарить за прекрасный день, за то, что она умница, и за то, что сегодня впервые за долгий период я даже не вспомнил про игрушечку в чемодане. (Впрочем, про игрушку желательно промолчать. Промолчим.) Я смело набрал ее номер. Она точно уже вернулась с приема (конечно, прием у Якимото, никаких сомнений!), ведь время укладывать Элю, петь ей в постели песенку.

Увы, моя диспозиция была ошибочной. Я-то держал свое обещание, но и родственники из Сан-Диего держали круговую оборону на Диккенс-стрит. Молодой мужской голос неприязненно, с раздражением ответил, что Дженни еще нет и неизвестно, когда будет. Я понял, что говорю с темно-зеленым костюмом. Думаю, и темно-зеленый костюм понял, с кем он говорит. С моим появлением в Городе Ангелов Дженни стала отлучаться из дома гораздо чаще, чем раньше. (В будни все ее передвижения контролировались по телефону из Сан-Диего? Безусловно.) И вероятно, свои вечерние выходы она мотивировала светскими мероприятиями, связанными со мной. "Обязаловка, дорогуша. Ты же заезжал на юбилей в университете, сам видел, какая тоска. Что же касается профессора, он трогателен, но посмотрел бы на него - песок сыплется". Не ручаюсь, что именно так она говорила зеленому костюму (совсем не ручаюсь, что ее дорогуша постоянно в темно-зеленом костюме - отнюдь), но если говорила, то что-нибудь в таком духе - невинная ложь, которая устраивала всех. Однако у зеленого костюма имелись явно свои идеи по поводу ее скучных светских мероприятий, и он не знал, служу ли я ширмой или... Во всяком случае, в его голосе я услышал не только раздражение, я услышал боль. Похоже, что в Сан-Диего меня еще принимали всерьез.

Я положил трубку. Как ни странно, весьма успокоенный. Может, чуть-чуть со злорадством. Скорее, с сочувствием. И пусть ему, зеленому костюму, спать этой ночью с Дженни, - и не только этой, через неделю тоже, по расписанию - да ведь кончится тем, что она размажет его по стенке. Круче и жестче, чем меня. Товарищ по несчастью... Пора, пора организовывать нам с ним Товарищество по Несчастью, акционерное общество с уставным капиталом - впрочем, тут я профан, устав напишет Дженни, она у нас специалист по финансам.

Звоню ей в понедельник в госпиталь. Просто так, проверка интонации. Разговаривают крайне любезно.

И во вторник. И в среду. Город Ангелов.

В четверг спрашивают: а ты чего, собственно, звонишь? И так как вопрос задан не волшебным, но почти ангельским голосом, покорно объясняю. Домашняя заготовка: дескать, ты была, как всегда, права, в моем возрасте преобладают корыстные интересы, а интересы у меня какие? Сохранить здоровье! И я заметил, что общение с тобой, даже по телефону, благотворно действует на мое моральное и физическое состояние.

Тогда говорят, пожалуйста, тогда говорят, ради Бога. Только звони мне лучше домой, сам знаешь, какое время для меня удобно.

Чужой опыт никого не учит? Собственный опыт ничему не учит!

Ведь зарекался не затрагивать скользкой темы, а тут вякнул, мол, звонил в субботу, в удобное время, да нарвался.

Разительное изменение голоса. Интонации немецкого генералитета. Фельдмаршал Роммель, генерал-полковник Гудериан. Дранг нах Остен!

- С каким парнем ты разговаривал? С американцем? Молодой голос? Этого быть не может! Во сколько это было? Полдесятого вечера? Я вернулась домой в час ночи, прием у шефа затянулся до безобразия. А с Элей дежурил Матвей Абрамович, старичок, муж Гали, помнишь? Он по-английски не чирикает. Ты просто ошибся номером. Американец назвал мое имя? В Лос-Анджелесе сто тысяч Дженни. Совпадение. Надо было перезвонить.

И почти убедила. Я тут же дал задний ход, и она смилостивилась, сбавила напор:

- Ты, наверно, сам не замечаешь, что разговариваешь со мной, как жена-домохозяйка с загульным муженьком. Таким же тоном. Попреки и упреки. Не загоняй меня в угол. Ты мне сразу напоминаешь Джека, будишь во мне очень плохие ассоциации. Я от этого зверею и могу ответить очень грубо. Не подставляйся.

Урок зарубил на носу. Звоню в полдесятого вечера. Говорю лишь на дозволенные темы, утвержденные военной цензурой. Мне устраивают мелкие провокации. Не поддаюсь. Иду прямо по обозначенной трассе. Я знаю повадки советского конвоя. Там шаг в сторону считается побегом. Стреляют на поражение. Постепенно ее голос опять обретает ангельские интонации. Мне обстоятельно сообщают, как прошел день, что сказала Кэтти, что сказала Лариса, что сказала Кэтти про Ларису, что сказала Лариса про Кэтти, что сказал адмирал Якимото, он же Якимура, вчера на приеме и что он сказал сегодня про вчерашнее - не правда ли, смешно?

Конечно, смешно, моя девочка. Смешно и грустно, ибо я вспоминаю то блаженное время, когда звонил в госпиталь из Парижа и получал такие же подробные доклады, кто что кому сказал, но разговор со мной для нее был разрядкой, отдыхом, а не обязанностью.