Исповедь пофигиста - читать онлайн книгу. Автор: Александр Тавровский cтр.№ 75

— Да тю, какие там проблемы? Если мы опоздаем, проблемы будут у всех.

— Что вы, Игорь! Откуда у вас ее проблемы?

— Идите к Лене и скажите, что я включаю счетчик.

— Ради бога, Игорь, какой счетчик, мы же свои люди. Понимаете, не при жене будь сказано… у Лены менструация, то да се — сами знаете.

— Ага! Конечно, знаю. У меня с первого класса хронический насморк.

— Спасибо, Игорь! А вот и Леночка…

О курсах — или плохо, или ничего. Короче, иностранцы потратили полгода на то, чтобы нас понять. И что же? Ни хрена не поняли! К примеру, почему мы приехали в их Германию без их языка. Странные люди, кто же едет в Тулу с тульским самоваром? Паша-бандит, хороший был бухгалтер, всегда шутил:

— Скажи, кто твой учитель, и я скажу, почему ты дурак.

А что тут скажешь? Курт — теолог, Юрген — учитель пения, Урсула — мастер по дереву, Клаус — спец по организации малого бизнеса в кисломолочной промышленности. Но все, блин, носители немецкого языка с рождения.

Два месяца мы с ними только знакомились. Каждый приходит и хочет с нами лично познакомиться, очень хочет, а в классе двадцать пять человек, абсолютно незнакомых друг с другом. Когда там нам было знакомиться? Да и зачем? Все беженцы, у каждого не биография, а легенда. Он сам ее еще плохо помнит и каждый раз вспоминает по-новому. К тому же на родине почти все были «подснежники», а этого немцам вообще не понять. Как может модельер на должности главного бухгалтера работать искусствоведом в институте археологии? А теолог учить немецкому может, даже если он неверующий, но при этом настоящий немец, а немецкий — для ауслендеров.

Ну, они спрашивают, мы отвечаем. Не, по-другому нельзя, как у прокурора.

— Вы откуда?

— Из Киева.

— А, знаю, знаю! Это — где Чернобыль?

Была у нас и одна семейка из Днепродзержинска. Ха! Многофамильная, но все родственнички во главе с папой Мишей. Папа — вылитый Ясир Арафат, только еще чернее и ниже, без бороды и тряпки на голове. Когда мы мельдовались на эти долбаные курсы, мама Зина, такая черная снежная баба, всех приглашала в гости:

— У нас свой дом в Ольденбурге, двухэтажный — всем места хватит.

Ни фига себе, думаю, уже свой дом! Что ж, они его с собой с Днепра приволокли? А что, семья-то большая: каждый по бревнышку… К тому же сын папы Миши Боря был полицист. Ну, не совсем полицист — контролер в тюрьме, шуцман по-нашему. Правда, без образования. Но когда приходил домой из тюряги и ставил в угол свою робу, вонял, как образованный. Очень толстый, толще меня, в двадцать семь лет абсолютно седой, с огромной курчавой головой. Очень породистый молодой еврей. У них вся семья была головастая и толстая. Такая, блин, организованная группировочка! Но породистый — только Борька.

Папу Мишу спрашивают, кто он по профессии. Папа отвечает только по-русски, хотя по возрасту мог бы знать идиш, но, видно, не знает — из принципа.

— По профессии, — отвечает папа, — я вулканизаторщик.

— О! — радуется Урсула, — вулькан. Как здорово! Вы шпециалист по вульканам?

Папе бы сразу согласиться, какая ему разница в пятьдесят пять? Главное — специалист, хотя и без диплома. А он уперся:

— Нет! Я вулканизаторщик.

Тут мы все начинаем объяснять Урсуле, что такое вулканизаторщик по-украински. Всем же скучно ждать своей очереди.

— Папа, — кричит Борька, — скажи ей, что ты штопал колеса.

— Сам скажи!

Борька объясняет Урсуле, Борька не знает идиш. Откуда? Что, его в советской школе учили? Я вас умоляю! Я тоже не знаю идиш, при мне на нем специально никто не говорил, а то, не дай бог, у ребенка будет одесский акцент.

Зачем немцу знать, что такое вулканизаторщик? Тут колеса меняют — и все дела. Кто их тут будет штопать? Но когда папа вулканизаторщик в шараге, а сын контролер в тюряге… Боря показывает руками колесо.

— Урсула! Ты едешь на Украине по автобану, и твое колесо — пшик! — весь люфт вышел. В колесе… как по-ихнему дырка? Быстрее! Во — лох. У тебя нет гельд на новое колесо, колеса на Украине золотые. Ты берешь свое колесо и катишь его к папе, после папы оно как новое. Ясно?

— Ваш папа коллекционирует старые колеса? У меня тоже есть старые колеса. Сколько он даст за колесо? Но при чем тут вулькан? Не понимаю!

— Она не понимает! — возмущается мама Зина. — Как это при чем тут вулкан? Он же вулканизаторщик. Я с ним сорок лет живу… как на вулкане!

В доме мамы Зины я потом был в гостях. Действительно, двухэтажный, но не совсем ее, точнее — совсем не ее, хотя они там и живут на двух этажах сразу, вдвоем с папой Мишей. Дом совсем старый, немножко пахнет мышами; ковер в комнате не вмещается, так они его загнули по краям — не выбрасывать же ценную вещь. Спальня на втором этаже, а туалет и кухня на первом. Ночью идти на кухню по узкой деревянной лестнице — убиться можно! Мне предложили заночевать.

— Сначала, — говорю, — купите ночной горшок.

На курсах все по-старому, знакомство продолжается. Следующий по профессии мальчик Валя. Не, не Кузькин, но тоже русский, сантехник. Все завидуют, еще бы: с такой профессией — хоть сейчас, и без всяких шпрахкурсов. Так он так и сделал: перестал ходить на занятия. Тогда ему пригрозили лишением всех прав состояния: перекроют в социаламте гельдпровод «Дружба», и будешь до конца своих дней его чинить, сантехник.

Но сантехнику все это по барабану, если ему сантехник имя. А Валя оказался вовсе не сантехником. Это он так хорошо по-немецки говорил, со свистом. Он, блин, цантехник, техник по зубам. Так это совсем другой техник. Кто его без немецкого языка к немецким зубам подпустит, если даже мы его неправильно поняли? Дурдом!

Курта перво-наперво поразили наши машины. Даже моя. Теолог же! Он на них часто в окно глядел и тяжко вздыхал. Наверное, думал, что мы сюда на арбе прикатим. Может, и завидовал немножко. И было чему! Во дворе в ряд стоят «мазды», «тойоты», «рено», как у входа в Министерство иностранных дел Украины. Не последней модели машинки, но старше десяти только моя. А у Клауса «корза» такая потертая! Я ее, разворачиваясь, немного задел дверью, так никто и не заметил новых царапин. У Курта была еще страшней, «фольксваген» цвета «грязный металлик», с заклинившими стеклами и севшим аккумулятором.

Зато Курт бешено любил всякие толстые книги по искусству с картинками. Где он только их не скупал: и в Гималаях, и в Пиренеях. Куда ездил в отпуск, там и скупал. И стойку на голове делал классно во дворе, почти без помощи рук. С ним только мама Зина могла соревноваться — она каталась по земле. Представляете, при ее формах, и юбках, и возрасте — секс-шоу! Курт, как увидел, потерял равновесие и упал прямо к ней на коленки.

А ведь он тоже не мальчик, чтоб перед каждой в обморок падать. Кое-что повидал в Гималаях, санскрит знал назубок и полдня нас ему обучал. А нам же что дойч, что санскрит — все с нуля. Лично я переключался мгновенно. Ну, он там себе пишет на доске, а мы с ребятами спорим: на каком языке? Потому что он еще три языка знал. Сразу хрен разберешь, куда его занесло. А Курт пишет и повторяет: