Все! Все дороги — главные. Страна главных дорог! Кого бы спросить, какая дорога самая главная? Еду, еду. Глядь, идет какой-то поселянин. В два часа ночи. Впереди за пятьдесят километров село и сзади за двадцать. Откуда он взялся? И топает, сволочь, в кромешной мгле, и с дороги не сбивается. Как журавель, птица перелетная.
А вот якась жинка ночью на обочине голосует. Куда ей приспичило? Все блядки давно кончились, все бляди давно разобраны и спят. Остановиться? Узнать дорогу? О не, дуже стара для того! Нехай щэ постоить.
Колдобины — не заснешь! Въезжаю по главной дороге в какое-то село. Идет старушка, больная… бессонницей. Я ее спрашиваю по-русски:
— Что за деревня, бабка?
— Я пана нэ розумию!
Ах ты, господи Исусе! Та цэ ж Западна Украина. Тут же русских до сих пор сокирою рубають. Русский — москаль, восточный украинец — запроданец.
— Шо цэ за сэло, бабулю?
— Якэ сэло, москалю! Цэ — вэлыкэ мисто Новоград Волынськый! Шо в тэбэ очы позалэпыло?
А улочки узкие, кривые, все в ямах и все — главные! Конечно, город, столица. Бабулю, я тебя люблю!
На заправке, на выезде из этого… города… заправка там стоит ночная, как корчма…
— Мне, — говорю, — полный бак.
А заправщик не торопится. Куда ему торопиться, он же дома!
— Пусть пан спэрва заплатит грошы.
— У нас, — обижаюсь, — в Германии, воровать бензин не принято.
— А у нас принято, пан.
— И что, часто воруют?
— Частэнько. Инши благожелатели, те хоть сигналють перед тем, як удрать, а инши даже не предупреждають.
Я ему заплатил сполна.
— Так пойдет, пан!
— А как же мне теперь на Ровно попасть?
— Есть две дороги, пан. Одна идет вот так, а другая вот этак. Эта на сто километров длиннее, но по ней пан точно доедет. А эта покороче, но ехать по ней никак нельзя, то есть ехать можно, но доехать нельзя. Ее только недавно сделали, там ямы и мост недостроенный. А на старой все ямы давно укатали.
Въезжаю в Ровно. Еду-еду, главная дорога то направо, то налево, то вверх, то вниз, то в стороны. А указателя на Киев нет. Смотрю, гаишники стоят за светофором, а светофор мигает зеленым. Счас я у них спрошу, у полицаев, где Киев. Я столько лет тут не ездил, я уже все позабыл, где что. Я — к ним, а они меня уже и палочкой приглашают к себе. О, радуюсь, какой сервис на Украине развелся. Я коротко спрашиваю:
— Киев где?
С ментами всех наций нужно говорить только коротко, по существу, там каждая минута больших денег стоит.
— А почему вы проехали на красный?
— Как на красный? На зеленый.
— Как на зеленый? На кра-асный!
— На зеленый, на зеленый! Я перед поездкой к окулисту ходил, специально. На зеленый. Он до сих пор мигает.
— Странно! Там зеленый, и там зеленый. А где же красный?
Это мент уже сам с собой заговорил. А это самое страшное: обычно перед большим штрафом.
— А шо у вас, в Германии, светофоров нету?
— Есть, но они исправные.
— Ну, бог с ними, со светофорами! А че вы тогда из правого ряда повернули налево?
— Так нет же никаких рядов!
— О, пан ошибается! Он должен был мысленно разделить дорогу на полосы и как бы перестроиться влево, потом как бы повернуть налево.
А я никогда не ошибаюсь! Я не мент, я-то это точно знаю.
— Так я и повернул налево. Короче, командир…
— Нет, вы не так повернули. А коли короче, это стоит от десяти до семнадцати гривен.
— А сколько с меня?
— Если без спору, десять.
— А есть смысл спорить?
— Нет!
— Так на тебе десять гривен и говори скорей дорогу на Киев. Будем считать, командир, что я тебе заплатил за информацию.
По дороге на Житомир у меня лопнуло первое колесо, не выдержало напряжения. Колесо не человек, оно долго терпеть не может. Я иду на пятой, а скорость все меньше, и полетели перед лобовым стеклом лохмотья. Все, начинается дурдом… Я останавливаюсь, а недалеко от меня другой мужик останавливается, вроде помочь мне хочет. Нет, блин, не хочет. Что-то подбирает на дороге и уезжает. И хрен с ним.
Колесо я поменял, стал искать колпак от лопнувшего. Нет колпака. Дорога сожрала, сгорел. Тут я вспомнил того мужика и сразу сообразил, что это он колпак прикоммуниздил. А что же он мне об этом не сказал? Радостью не поделился? Наконец дошло: я ж не в Германии. На Украине радостью ни с кем, окромя покойников, не делятся.
Около Киева везде норовят тебе стекла протереть и обязательно сурово требуют:
— Подайте на чай!
Попробуй не подай! Я пригазнул, чтоб от них оторваться, когда — раз! — мент. Сначала посмотрел на номера, долго смотрел, расшифровывал.
— Так! По-русски понимаете?
Киваю.
Он, чурка, открывает мою копию прав:
— О! Игорь! Значит, понимаете.
— Да понимаю, понимаю.
— Ну, тогда шо будем робыть, пан? Скорость-то превышена аж на три километра!
— Командир! А что ты предлагаешь робыть?
— Ну, йдить до старшого.
А старшой сидит в машине, сопли жует: у него приемные часы.
— О, я вас уже добрэ знаю! В прошлом годи штрафовал. Помните — летом? Я как раз на следующий день в отпуск уходил, вы меня сильно выручили. А отпускные мне только после отпуска выдали, к концу года.
— Короче, командир, еще короче! А гривен у меня совсем нет.
— Это плохо.
— А вы мне марки не поменяете?
— Я вам не обменный пункт.
Обиделся. Губы поджал. Националист хренов.
— А марками возьмешь? Кстати, сколько с меня?
— А шо, рази сержант вам не сказал? Степан, скилькы мы с него визьмэм?
— Ну, десять гривен, напрыклад.
— Тогда, — говорю, — с десяти марок десять гривен сдачи.
— Со сдачею у нас полный порядок. Мы всегда придем вам на выручку, если у вас, конечно, будет выручка! Ха-ха!
— А талончик?
— Зачем вам, пан, талончик?
— Нужен!
— Так вы знаете, я могу, конечно, вам сейчас этот талончик выписать. Так нужен вам талончик? Или уже не нужен?
— Нужен!
Он выписывает талончик, недоволен, разочарован. Тоже мне, блин, клиент из Германии, а туда же: талончик!
— Вот! Дальше нашего брата нету, но если остановят, скажите, что мы уже у вас все взяли.