За поцелуй Девочка показывает ему могилу Лавкрафта, тихое место, куда она приходит, только если хочет побыть одна, без компании, наедине с мыслями и внимательными спящими телами под землей. Фамильный обелиск Филлипсов, а потом его собственное маленькое надгробие. Девочка достает пластмассовую зажигалку из переднего кармана джинсов и подносит ее к земле, чтобы Адриан смог прочитать надпись: «20 августа 1890 — 15 марта 1937, Я — Провидение», а потом показывает ему дары, что оставляют тут случайные путники. Пригоршню карандашей, ржавый винт, две монетки, маленького резинового кальмара и написанное от руки письмо, аккуратно сложенное и придавленное камнем, чтобы не унес ветер. Оно начинается словами «Дорогой Говард», но Девочка не читает дальше, здесь для нее слов нет, а потом Адриан пытается поцеловать ее снова.
— Нет, погоди, ты еще дерево не видел, — говорит она, вырывается из объятий тощих рук и грубо тащит его прочь от надгробия. Два шага, три, и пару проглатывает тень огромной березы, такой старой, что она, наверное, уже была в возрасте, когда прапрадед Девочки переживал пору детства. Раскидистые ветви все еще полны раскрашенных осенью листьев, корни похожи на покрытые струпьями костяшки прикованного к небу гиганта, который вцепился в землю, боясь, что упадет и будет вечно катиться к звездам.
— Ну да, это дерево, — мямлит Адриан, не понимая, даже не пытаясь понять, и теперь она осознает, что совершила ошибку, приведя его сюда.
— Люди здесь послания оставляют, — говорит Мертвая Девочка, снова щелкает зажигалкой, держит колеблющееся оранжевое пламя так, чтобы Адриану стали видны вырезанные перочинным ножом граффити на бледно-темной коре дерева. Непроизносимые имена мрачных вымышленных богов, целые выдержки из Лавкрафта, сталь лезвия вместо чернил для татуировок оккультных ран и посланий давно умершему человеку. Она обводит пальцем контуры шрама в виде рыбы со щупальцами на голове. — Разве это не прекрасно? — шепчет она, а потом видит глаза, наблюдающие за ней из-под нижних веток дерева, светящиеся серебряные глаза, злорадными монетками, странными плодами висящие в ночи.
— Да не было никогда этого дерьма, о котором ты тут вспоминаешь, — огрызается Гейбл. — Это даже не твои воспоминания, а какой-то сучки, которую мы грохнули.
— Думаю, она знает об этом, — смеется Бейлиф, и это хуже хихиканья упырей мадам Терпсихоры.
— Мне всего лишь хотелось посмотреть на дерево, — говорит Мертвая Девочка. — Хотелось показать ему надписи, вырезанные на дереве Лавкрафта.
— Лгунья, — усмехается Гейбл, отчего Бейлиф опять хохочет.
Он присаживается на корточки прямо в пыль и упавшие листья и начинает вытаскивать из зубов какие-то застрявшие там волокна.
И она побежала тогда, но река почти полностью смыла этот мир, ничего не осталось, только дерево, луна да тварь, карабкающаяся по стволу на длинных паучьих ногах и руках цвета меловой пыли.
Там только Женщина одна. То смерть! А рядом с ней другая.
— Мы понимали, ты забудешь нас, — говорит Гейбл, — если тебя отпустить. Притворишься невинной жертвой.
Когда ее сухой язык лижет запястье Мертвой Девочки, он похож на наждачную бумагу, на язык мертвой кошки, а над ними созвездия вращаются в сумасшедшем калейдоскопе танца около луны; дерево стонет и вздымает качающиеся ветви к небесам, моля о рассвете, о лучах солнца и прощении за все то, что оно уже видело и еще увидит.
Иль тоже Смерть она?
[62]
И в илистом дне реки Сиконк, под защитой моста Хендерсона, веки Мертвой Девочки трепещут, когда она тревожно ворочается, распугивая рыбу, борясь со сном и с грезами. Но до ночи еще долго, она ждет там, по другую сторону обжигающего дня, потому сейчас Мертвая Девочка крепче прижимает к себе Бобби, и он вздыхает, издавая еле слышный потерянный всхлип, который река крадет и уносит к морю.
Мертвая Девочка сидит в одиночестве на полу гостиной дома на Бенефит-стрит, так как Гейбл взяла Бобби с собой сегодня ночью. Девочка пьет «Хайнекен», наблюдает за желтыми и фиолетовыми кругами, которые их голоса оставляют в застоявшемся дымном воздухе, пытаясь вспомнить, каково это было — не знать цветов звука.
Мисс Жозефина поднимает графин и аккуратно льет воду на белый кубик, уместившийся на ложке с прорезями; вода и растворившийся сахар скользят ко дну стакана, а абсент тут же начинает затуманиваться, чистая, изумрудно-яркая смесь алкоголя и трав быстро превращается в тусклую, молочно-зеленую жидкость.
— О, естественно, — обращается она к внимающему кругу восковых воронов, — я помню Мерси Браун и Нелли Вон и того мужчину из Коннектикута. Как его звали?
— Уильям Роуз? — предполагает синьор Гарзарек, но мисс Жозефина хмурится и качает головой:
— Нет, не Роуз. Этот жил в Пайс-Дэйле, помните? А того, из Коннектикута, звали по-другому.
— Да все они были маньяками, — нервно добавляет Эдди Гудвайн и отпивает глоточек абсента. — Вырезали сердца и печень из трупов, сжигали их, поедали пепел. Нелепо. Это даже хуже, чем то, чем занимаются они. — И она украдкой показывает на пол.
— Естественно, это так, милая, — уверяет ее мисс Жозефина.
— Но вот маленькая девочка Вон, Нелли, я так думаю, она до сих пор пользуется популярностью среди местных школьников, — улыбается синьор Гарзарек, промокая влажные красные губы шелковым платком. — Они очень любят истории о призраках, знаете ли. Должно быть, находят эпитафию на ее могиле бесконечным источником вдохновения.
— А что там написано? — спрашивает Эдди, и когда мисс Жозефина поворачивается и смотрит на нее, Гудвайн вздрагивает и чуть не роняет бокал.
— Тебе явно следует почаще выбираться наружу, милая.
— Да, — дрожит голос Эдди, — да, я знаю. Следует.
Восковая фигура по имени Натаниэль мнет в руках поля черного котелка и говорит:
— Я помню. «Я слежу за вами и жду вас». Так там написано?
— Прелестно, я же говорил. — Синьор Гарзарек хихикает, а потом залпом осушает бокал и тянется за бутылкой абсента, стоящей на серебряном подносе.
— Что ты там увидел?
Мальчик, которого Мертвая Девочка называет Бобби, стоит у окна в гостиной мисс Жозефины, створка открыта, и снег заметает внутрь, маленькие белые вихри закручиваются вокруг его ног. Паренек оборачивается на звук голоса.
— По улице проходил медведь, — говорит он и кладет стеклянное пресс-папье ей в руки — шар, полный воды. Когда Мертвая Девочка трясет его, крохотные белые хлопья принимаются вращаться миниатюрной метелью в ладони. Пластиковый снег медленно опускается на замороженное поле, сарай, темную, голую линию деревьев вдалеке. — Я видел медведя, — снова говорит Бобби, теперь более настойчиво, и указывает на открытое окно.