Вампиры: Опасные связи - читать онлайн книгу. Автор: Энн Райс, Нэнси Коллинз, Танит Ли cтр.№ 116

От слишком белой кожи исходит зловоние, напоминающее о склепе. Даже для не слишком тонкого нюха Жана-Ги запах кажется чересчур резким.

— Судя по узору вен на твоей коже, у тебя избыток крови, гражданин, — слышится ему тихий голос шевалье. — А потому, просто из вежливости, я считаю, что малая часть этого излишка может перейти ко мне.

— Проклятый аристократишка, ты не можешь выражаться яснее? — хрипло восклицает Жан-Ги.

— Вероятно, нет, — следует шелестящий шепот. — Да, как и ни стараюсь… Я даже не буду пытаться.

Узкая напудренная голова ожившего призрака истребленного поколения наклоняется, язык облизывает бледные губы, а Жан-Ги, словно лишившись костей, лежит под ним. Все его органы такие расслабленные и обмякшие…

…кроме одного.

И вот: 1815 год. Снова Париж, поздний сентябрь — старый календарь в совершенно новой империи, улица Оружейников, незадолго до сумерек…

…и поверенный семейства Жирардо встречает Жана-Ги с ключом в руке у двери дома, где когда-то жил Эдуард Дюморье.

С тех пор как Жан-Ги в последний раз был в этой части Парижа, прошло больше десяти лет, и инженеры-строители Наполеона за это время выпрямили большую часть темных аллей, превратив их в расходящиеся наподобие спиц колеса бульвары, обсаженные деревьями, и мощенные камнем — хотя и мало пригодные для пешеходов — улицы. Тем не менее улица Оружейников и сейчас выглядит точно так же, как прежде: узкая дорожка треснувших каменных плит, удерживаемых гравием и известковым раствором, пахнущая помоями и мочой, стиснутая с обеих сторон покосившимися дверями или закопчеными вывесками бакалейщиков, свечников и нотариусов. И в центре квартала возвышается сумрачный и покосившийся дом Дюморье — три не слишком крепких этажа пустых комнат, и это в городе, где за жилые помещения люди дерутся, как из-за упавшего на тротуар франка.

— Люди избегают этого дома, — с готовностью подтверждает поверенный и, слегка пожимая плечами, добавляет: — Ходят слухи, что здесь водятся привидения.

И еще одно дополнение к дополнению, такое отчетливое, словно сформировалось в мозгу Жана-Ги…

Хотя я, конечно, не обращаю внимания на подобные вымыслы, поскольку я рациональный человек, живущий в рациональном и просвещенном государстве обновленной Франции, в эпоху без королей, без тиранов…

И Жан-Ги, в свою очередь, мысленно отвечает: Мы все когда-то были рациональными людьми. И Революция, наше возлюбленное дитя, расцвела по той же причине — Афина с обнаженной грудью рвется к свету сквозь осколки черепа Зевса.

На поверенном Жирардо черный бархатный сюртук, слегка поношенный, но тем не менее праздничный, в руке маленькая атласная маска, а его волосы зачесаны назад и напудрены в «античной манере», отвергнутой двенадцать лет назад. А на его шее, под воротом Жан-Ги замечает край ярко-алой атласной ленты, очень аккуратно завязанной как раз под яремной веной.

— Я вижу, вы оделись для какого-то торжества, мсье.

Поверенный слегка краснеет, словно застигнутый за каким-то недостойным занятием.

— Обычное общественное увеселение, — отвечает он. — Бал Мертвецов. Вы слышали о нем?

— Что-то не припоминаю.

— Там будут танцевать мертвые, мсье Санстер.

А, конечно.

Дома, на Мартинике, где Жан-Ги предусмотрительно скрывался последние десять лет, он прочел в газетах о конце террора, о том, что ярый фанатик-якобинец Максимилиан Робеспьер был сначала ранен выстрелом, а потом казнен на гильотине; что его Комитет общественного спасения распущен, рабство восстановлено, и все вернулось к обычному мирному порядку. Эти известия дали начало короткому, но бурному периоду всеобщего ликования жителей, населявших живописные берега. Танцы продолжались в любое время дня и ночи, и в них участвовали как вольные негры, так и французы-креолы. Все одевались в стиле a la victime — в тонкие белые рубашки или блузы без воротничков, что означало готовность принести себя в жертву на алтарь патриотизма. Все закалывали волосы наверх, максимально обнажая шеи, и повязывали красные ленточки для доброй Вдовы, чтобы она, если потребуется, могла запечатлеть на этом месте свой кровавый и безмолвный поцелуй…

Карточки участников Бала Мертвецов заполнялись согласно понятиям собственной виновности; в них перечислялись имена тех членов семьи, которые имели несчастье познакомиться с изобретением доктора Гильотена, или тех, кого они сами отправили на эшафот. И жертвы, и палачи одевались мертвецами и гордились собой, словно воскресшие родственники короля, все раскачивались и вертелись в медлительном потоке старинной крови — мусор, подхваченный разбушевавшимся течением сточной канавы по окончании сильного ночного ливня.

По камням стучат колеса повозки для осужденных: аристократов, коллаборационистов, предателей и тиранов, просто активно несогласных или невежественных людей — одну бедную женщину арестовали по подозрению в подстрекательстве к мятежу только за то, что она громко звала своего сына к ужину. Так случилось, что мальчишку, так же как и обезглавленного короля, звали Луи. А в противоположном лагере друзья Жана-Ги, революционеры: жирондисты, экстремисты, дантонисты, якобинцы и патриоты всех мастей. Многие из них в конце концов пали жертвами собственной фатальной подозрительности.

А здесь, значит, их преемники и подражатели, оставшиеся в живых, принарядившиеся в шелка, веселятся ночь напролет и накладывают тонкий слой учтивости, даже наслаждения на незажившие воспаленные раны la Mere France. [38]

На одном таком мероприятии Жан-Ги встретил девушку, впоследствии ставшую ему женой, и несколькими неделями позже заплатил за нее выкуп родственникам. Ее звали Хлоя. Маленькая, скромная и добропорядочная девочка с абрикосовой кожей и почти голубыми глазами; примесь негритянской крови — du sang negre — проявилась в ней гораздо меньше, чем в наружности Жана-Ги, и была почти незаметна даже при самом пристальном рассмотрении.

И только теперь, через несколько лет после ее смерти, он признался самому себе, что в основе их союза лежала не сердечная склонность, а именно эта разница в цвете кожи.

Он смотрит на лужицу у своих ног и в мутной жидкости видит свое отражение: смуглый человек в темном сюртуке — стал старше, но ничуть не бледнее. Светло-каштановые волосы под высоким шелковым цилиндром подстрижены очень коротко, чтобы избавиться от мелких завитков; в тени широких полей прямой французский нос отца и орехового цвета глаза, кажется, совершенно не соответствуют смуглому цвету кожи, доставшемуся от рожденной в рабстве матери. Смешение рас, стоит только присмотреться повнимательнее, проявляется в каждой части его тела; печально известное последствие колонизации, воплощенное в плоти и крови. На его спине даже остались легкие рубцы, правда, они появились после бурных ночей на супружеском ложе.

За легализацию союза его родителей даже не пришлось платить деньги. В те времена его мать давно уже была собственностью семьи Санстер.