— У меня, мои брательники, нету времени. Я не знаю, как вы, а я дорожу своей шкурой. Даже частичная эксдермация вредно сказывается на здоровье. Ну какой из тебя будет джигит, Джафар, если тебе отрезать часть лицевого покрова, ты будешь больше походить на дьявола, чем на потомка Чингиз Хана. А если у тебя на спине, Махмуд, вырезать полоску величиною с эту дыню, какой из тебя получится бай?! Клянусь Улугбеком, не получится, как ты думаешь, Рахман?
— Правильно говоришь, дорогой гость!
— Ну а если у вашего базаркома Мансура оттяпать подошвы на обеих лапах, как он будет обходить все участки своего прекрасного восточного рынка? Я об этом не случайно говорю! Через три месяца решится наша общая судьба. Еще есть время! Еще можно отделаться двумя-тремя миллионами. И не вздумайте звонить Горбуну. Он может неправильно вас понять. Я ему при вас сам позвоню. Мне набрали его номер.
— Все олрайт! — кричал я в трубку. — Бишкауты на месте, бестолковку никому не пришлось ремонтировать. Олрайт! Я дорожу моей шкурой! Меня так здесь полюбили, что я во имя аллаха, и базаркома Мансура, и во имя секретаря райкома Джафара готов на частичную эксдермацию! Я отсюда привезу все необходимое, чтобы отодвинуть эксдермацию на неопределенный срок!
— Что ты мелешь? — отвечал мне Горбунов. — Бери стольник и мотай назад.
— Отлично, привезу столько, сколько нужно, — я повесил трубку и сказал всем. — Горбун велел брать столько, сколько надо, а это значит, эй, брательники, а ну давай шашлык, Рахмат, дорогой, еще наливай, блин, а где же музыка, песни где?!
Запел акын. Плясали девицы. Ночью мне принесли сумку, набитую всякой всячиной: кольца, колье, браслеты, слитки. Я предпочел брать предметами роскоши, деньгами пусть они сами давятся!
Утром я был дома. А в обед кинул на горбуновский стол половину того, что привез из Ташкента.
— Это все?
— Остальное я заработал! — ответил я.
— Покажи остальное!
И тут я разразился такой руганью, что Горбунов сказал:
— Довольно. Значит, мы с тобой в расчете.
40
— Господи, спаси меня! — плакал я в ночной тишине на своей скромной квартирке. В углу валялись бриллианты, кольца и браслеты. — Зачем мне эта мишура, если нет и не будет мне счастья на этой земле, если через три месяца я предстану перед дьявольским судом и толпа зрителей будет орать: "Поклянись, что ты не Царь Иудейский! Поклянись, что ты не сам Господь!"
— Господи, спаси мою душу! Зачем я сделал себя еще и вором, лгуном, грабителем чужого добра?! Мало было грехов в моей бедной несчастной душе!
— Господи, как же легко сделаться в наши дни мошенником, вымогателем, шантажистом, провокатором, убийцей, а следовательно, государственным человеком!
— Господи, как бы мне хотелось чистого, скромного, тихого счастья, нежного и приветливого, как ночная фиалка, и чтобы юная дева была рядом, и чтобы крошечный сын мой или крошечная моя дочь ласкалась у моих колен!
41
Я плакал, а дверь моя между тем была не заперта. И в нее ворвался Горбунов с тремя амбалами.
— Да ты знаешь, что ты наделал? Ты знаешь, дурья твоя голова, дерьмо собачье, что ты наделал?! Ты знаешь, что они запросили у меня, у Хобота, у Хромейки?
— Что запросили? — сказал я, еще пытаясь важничать.
— Они запросили пятнадцать депутатских мест в Совет национальностей! Это почти вся наша квота! Что они всучили тебе, ублюдок! А ну обыскать весь дом! — крикнул он амбалам.
Собственно, обыскивать и не надо было. Все лежало на поверхности. Прикинули: два-три миллиона!
— Это же копейки! Вези, сучья борода, все назад!
— Я никуда не поеду! — сказал я решительно.
— Да кто у тебя будет спрашивать, поедешь ты или не поедешь! Мы снимем у тебя шкуру раньше, чем ты поедешь, мы отошлем твою шкуру базаркому Мансуру, пусть продаст ее на ташкентском рынке, сычий глаз и волчье брюхо!
— Отсылайте мою шкуру. Чем быстрее, тем лучше, — я знал, что Горбунов ни за что не посмеет убить меня или причинить мне травму, искалечить, сделать увечье. Я еще для подстраховки подбросил. — Прошу после эксдермации передать мои ошкуренные остатки моему душеприказчику Тимофеичу. Он знает о моей поездке в Азию, ему можете обо всем рассказать. Он во все мои прегрешения посвящен. Так сдирайте же быстрее мою бедную шкуру, падаль гнилая, шишки иксодовые, клещи энцефалитные!
— Успеем, сохатый! Да ты не так глуп, как кажешься. Интеллигентом прикидываешься! Благородными болезнями прикрывался, вонючий потрох, собачий хвост, ржавая заноза! Да мы из тебя шашлык сделаем! Бузулук сварганим, короед вшивый! Ладно, ребята, не будем терять времени. С этим скотом мы еще успеем покончить.
— Послушай, Горбунов, у меня дельце есть! — крикнул я, когда они уже стояли в дверях. — Выдвиньте меня в депутаты, я тебе еще кое-что дам.
— На фига попу гармонь? — рассмеялся Горбунов.
— А говорят, что с депутатов шкуры будут спускать в последнюю очередь.
— Вот чего захотел.
— Ну в какую-нибудь согласительную комиссию или в какое-нибудь бюро с закрытыми льготами. Поверьте, у меня язык подвешен что надо. Могу чесать на любую тему по пять часов. И знаю, как и в какое время останавливать ораторов: "Минуточку. Одну минуточку. Я вам слова не давал. Сядьте на место. — Я орал что есть мочи, а они стояли и хохотали, а это еще больше придавало мне уверенности, и я продолжал: — Нет, вы по мотивам голосования или, как последний раздолбай, по общим вопросам?! Тогда подождите, женщине предоставим слово, вы с поправками, сучье вымя, идите к трибуне, первый микрофон, что у вас? — отлично, еще двум бажбанам дадим по слову, а потом приступим к поименному голосованию…"
— Во дает! Точь-в-точь, как Прахов! — бубнил первый амбал.
— Лучше Прахова, — вторил ему второй амбал, а я продолжал, пока Горбунов не швырнул в мою сторону ботинком:
— Не кощунствуй. За оскорбление Прахова статья есть, сычий глаз! Имей в виду…
— Продолжай, старик, — сказал первый амбал.
— Заткнись, — сказал Горбунову второй амбал. — У меня есть на его счет соображение. Есть одна идейка. Она Хоботу понравится, а ну-ка, поддай еще, старина…
— А я вам слова не давал. Я и вам, и этому шишкообразному не дам. Он с чьего-то голоса поет. Первый микрофон, вторая поправка. Всех депутатов шкворить по субботам. Принимаем в первом чтении. Проголосуем левой лапой. Кто за? Явное большинство. А кто за то, чтобы этому Горбунову лапу выправить? Прошу зарегистрироваться. Формулирую: кто за то, чтобы лапу Горбунову выправить здесь в первом чтении правой? Так, большинство. Прошу, Горбунов, на выправление левой лапы… бегом марш… — я продолжал в таком духе битый час, пока Горбунов не вскипел, махнул рукой и скрылся за дверью.