Реформатор - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Козлов cтр.№ 99

Савва относился к попивающей портвейн, нечистой на руку (однажды ее задержали в универсаме за кражу этого самого портвейна и — видимо, случайно подвернулся под руку — компакт-диска с оперой Вагнера «Тангейзер») Розе Ахметовне с необъяснимым трепетом, с каким не относился ни к девушкам, ни к родной матери. Как-то, навестив любимую подругу в неустановленное время, Савва застал у нее усатого джигита с рынка, назвавшегося ее «братом». Но и это не смогло поколебать его ненормально доброго отношения к ней.

«Видишь ли, мужчине, занятому переустройством — чем еще может заниматься настоящий мужчина? — мира, в принципе, женщина нужна лишь на очень короткое время, — сказал Савва. — Все остальное время, пока она с ним, он только и думает, как бы ее выпроводить. В то время как женщине, даже самой совершенной и достойной, мужчина необходим постоянно. Женщина, в отличие от мужчины, не может быть одна. Поэтому она только и думает, как бы с ним не расставаться. Разве это справедливо? Я хочу, по крайней мере, в отношении хотя бы одной женщины, исправить эту несправедливость. Раз я не могу все время быть с Розой Ахметовной, то пусть у нее будет… все, кроме… меня».

«Да, но почему ты выбрал такую старуху? — не мог понять Никита. — Исправлял бы несправедливость в отношении молодых да красивых».

«В этой жизни, — ответил Савва, — мужчине надо обязательно любить хотя бы одну женщину, причем так, чтобы… та не понимала, за что. Чтобы это была для нее тайна, загадка которую она не могла разгадать. Я готов отдать Розе Ахметовне все, потому что она ни разу ни о чем меня в этой жизни не попросила».

«А если вдруг попросит? — спросил Никита. — Тогда что?»

«Не знаю, — ответил Савва. — Должен же существовать в этой жизни хоть один вопрос, на который я не знаю ответа».

Именно тогда Никита понял, что ревновать Цену, Меру, всех остальных девушек мира к Савве бессмысленно. Близость с ними (или отдаленность от них) не имеет для него никакого значения. Савва — не столько живой, подверженный страстям человек, сколько вложенная (как железная рука судьбы в перчатку) в человеческое обличие функция, призванная осуществить… что?

… «Ну и что? — помнится, произнес отец, внимательно осмотрев макет. Его не удивили ни крохотные живые человечки, ни текущие реки с вереницами барж, ни светящиеся космическим свечением линии электропередачи, ни пульсирующие над вечной мерзлотой трубы нефте- и газопроводов, ни гудящие как ульи, освещенные заводские корпуса. Их, впрочем, было не очень много. Большинство корпусов (ульев) выглядели так, словно тут побывал медведь. Как будто отец все это уже видел. Или знал, как все это сделать. Но не делал, потому что не считал нужным. — Кого ты хочешь этим удивить?»

«Не тебя, — с некоторой обидой ответил Савва, видимо, иначе оценивающий макет. — Я хочу показать это президенту».

Президент, которого Савва называл Предтечиком, переживал период необъяснимой, немотивированной апатии. Как если бы власть была ковром, о который он (как Савва) без конца стирал колени, тягостной наукой, которую он не хотел постигать, постылой работой, которую он не выбирал, но от которой было никуда не деться.

Народ не видел его ни в гневе, ни в радости. Зато (по ТВ) все чаще видел — с кругами под глазами, с мелко подрагивающими руками. Все знали, что он взлетел на вершину власти по чужой воле, но никто не знал, продолжает ли он выполнять чужую волю, а может, вообще не выполняет никакой воли. Главное же, было непонятно, есть ли у него своя воля? И если есть — в чем она проявляется, на что направлена?

Никита недоумевал (вместе с народом). Савва же полагал происходящее с президентом нормальной (неизбежной) расплатой за невыполненные обещания, обманутые ожидания.

«Они всегда следуют за человеком, как тень, — объяснил Савва, — высасывают из него волю, ум, честь, совесть и радость жизни. Это только кажется, — продолжил Савва, — что обманщики и мошенники — счастливые люди. Вспомни, что случилось с первым российским президентом».

С ним, действительно, случилась дикая вещь. Когда-то он пообещал лечь на рельсы, если народу будет худо от проводимых им реформ, но, естественно, не лег, ушел в отставку, передав власть (как шубу с царского плеча) другому президенту. О нем уже стали забывать, как вдруг страну облетела новость: тело первого российского президента обнаружено на железнодорожной насыпи под Нарофоминском… перерезанное пополам. Правительственная комиссия так ничего и не смогла толком объяснить народу: сам ли первый президент решил исполнить некогда данное обещание, а может это террористический акт, или несчастный случай? Над страной повисла глухая (как перед грозой) темная пауза.

«Значит, по-твоему, президент — мошенник и обманщик?» — спросил у Саввы Никита.

«Нет, — ответил Савва, — он всего лишь заложник приведших его к власти обстоятельств, причем — и это очень плохо — добровольный заложник, то есть такой, который искренне становится на сторону захвативших его бандитов, начинает считать их дело правым, требования справедливыми, а тех, кто хочет его освободить — своими врагами. Обычно, — задумчиво добавил Савва, — такое случается с плененными женщинами. Надо помочь ему избавиться от комплекса заложника, превратить в мужика».

Президент пытался вернуть стране управляемость, упразднял старые, учреждал новые органы власти. В результате страна становилась еще более неуправляемой. Регионы расползались в разные стороны, как раки из перевернутой корзины, хотя внешне все подчинялись его решениям, а поначалу так даже обнаруживали в них некую глубинную (мол, давно надо было так сделать) логику. Он выстраивал авторитарную модель управления, но как каменщик, который день работает, два пьет и три отдыхает. Было совершенно очевидно, что подобная модель (когда он один принимает решения и отвечает за все) ему не в кайф, что он слишком (потому собственно и привели к власти) незначителен и (чем-то) запуган, чтобы единолично отвечать за жизнь общества, превратить свои власть и волю в единственный термометр для измерения температуры страны, единственное Солнце и единственную Луну на ее небосклоне. Он отдалял одних, приближал других воров (не воров тогда рядом с властью не было), убеждал их блюсти государственные интересы. Те согласно кивали, но продолжали грабить страну, обманывать его, президента. Он оставил в стране одну-единственную партию, куда как в сточную канаву слилось все, что катилось под уклон и всплывало наверх, потому что не могло утонуть по определению. Только было непонятно: чей это приводной ремень, чьи интересы будет отстаивать эта партия? Он пытался навести порядок в газетах, на радио и телеканалах, дабы они не смущали ослабевший умом от многолетних реформ народ, писали бы, говорили и показывали одно и то же, но было совершенно непонятно, что именно должны они писать, говорить и показывать, какую идеологию проповедовать, какие именно дела президента пропагандировать?

Какими-то пустыми, ненужными, а то и вредными для страны оказывались его дела. То он встречался с японцами, невнятно (не отдадим никогда, но рано или поздно обязательно отдадим) говорил с ними про острова. По его глазам, однако, было видно, что плевать ему и на острова, и на японцев. То принимал в Кремле оборотистую бабищу — вице-премьера по социальным вопросам, которая пела ему (а он с серьезным видом слушал), что в каждую сельскую школу доставлено по три компьютера. Между тем, вся (за вычетом Москвы и Питера) Россия месяцами сидела без света (его отключали независимо от того, платили за него или нет), а сельские школы, в которые бабища будто бы отправила компьютеры, повсеместно закрывались из-за отсутствия учеников, учителей и учебников. В одной газете тогда как раз написали о том, как молодую сельскую учительницу, возвращавшуюся зимним вечером из школы в деревню, прямо на дороге растерзали… волки. Она несла с собой тетради, и пока поджигала их одну за одной, волки не решались напасть, Но тетради быстро закончились. По общему мнению, учительнице не хватило трех тетрадей, чтобы добраться до дома.