Реформатор - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Козлов cтр.№ 36

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Реформатор | Автор книги - Юрий Козлов

Cтраница 36
читать онлайн книги бесплатно

«Запомни, сынок, — неожиданно трезво, как будто и не пил, произнес отец, — во все времена в конечном итоге торжествует всегда худшее!»

«Точка отсчета, — вдруг совершенно неожиданно для самого себя (как будто кто-то чужой, подозрительно умный) произнес Никита. — Всякое действие проистекает из точки отсчета, которая, собственно, и определяет это действие».

«Эта точка — превосходная, практически недосягаемая, ибо она почти за гранью жизни, степень отчаянья, — странным образом не удивился предположению Никиты Савва. — За ней нет ничего, потому что ничего быть не может. С этой точки, как с астеройда, стартуют великие идеи и замыслы, потому что она вне земного притяжения. Главное, туда попасть, — задумчиво посмотрел в темное кухонное окно Савва, — и удержаться. Дальше проще, потому что дальше начинается собственно творчество».

«И ты знаешь, что это за точка?» — поинтересовался Никита.

«Две точки, — усмехнулся Савва. — На одной точке все равно что на одной ноге. Долго не простоишь. Мы же не аисты, — строго, как если бы Никита настаивал на том, что они — аисты, — посмотрел на брата, — чтобы стоять на одной ноге».

«И не цапли, — рубанул рукой как саблей воздух отец, — и, конечно же, не фламинго».

«Почему у всех птиц, которые любят стоять на одной ноге, длинные острые клювы?» — задумчиво произнес Савва.

«Они, видишь ли, — усмехнулся отец, — выхватывают ими из болота лягушек».

«Может, назовешь эти точки? — предложил Никита, опасаясь очередного утекания беседы в… камыши, где стояли на одной ноге, высматривая в болоте лягушек, птицы с длинными клювами. — Если, конечно, в русском языке наличествуют подходящие слова».

«Запросто, — не стал чиниться Савва. — Икона и водка».

«Ну да, — Никита подумал, что можно отправляться спать. Он и так засиделся. Вот только спалось на полный желудок не очень хорошо. Снились… прохладные воды, ускользающие, (как лягушки в болоте из-под длинного острого клюва жажды), как только Никита припадал к ним пересохшей пастью. — Что же еще?»

Он давно привык, что путь к главному (если он пролегает через отвлечения и частности) странным образом превращает это самое (страстно желаемое) главное в ничто, то есть отнимает у него смысл.

Процесс подменял собой результат.

Простое (неиспорченное лишним знанием) сознание, подумал Никита, лучше воспринимает и сохраняет истину.

Простое (идеальное?) сознание увиделось ему в образе прохладного сухого погреба, в то время как сознание непростое (отца, Саввы, да и его самого) — то ли морозильной камеры, мгновенно превращающей истину в лед, так что уже и не разморозить, то ли микроволновой печи, превращающей истину в… пиццу?

«Что такое икона применительно к современным условиям? — между тем продолжил Савва. — Да тот же телевизор в каждой квартире. Прямоугольное пространство истечения благодати. В принципе, весь так называемый двухтысячелетний прогресс можно свести к постепенному превращению иконы в телевизор, а затем в компьютер. Как прежде люди смотрели на икону в красном углу, так нынче смотрят в телевизор… опять же в красном углу. Они смотрели и хотели получить какие-то доказательства, услышать какие-то слова. Сейчас то же самое, только в стопроцентно интерактивном, так сказать, режиме. Телевизор — это синтез внутреннего голоса души и внешнего голоса Бога, не верить ему невозможно, как прежде невозможно было не верить чуду. Вот почему, кто пишет икону, в смысле, определяет, что показывает телевизор, тот и… в нехорошем смысле имеет так называемое общественное сознание. Надо только знать что показывать. Ну, а второй аспект национальной идеи, — продолжил Савва, — заключается в том, что русский народ в случае свободных выборов однозначно проголосует за ту власть, которая — по факту — обеспечивает его дешевой водкой. Грубо говоря, в России вечной будет та власть, при которой человек, где бы он ни жил — в пустыне, тундре, тайге, степи, на дрейфующей льдине — в любое время дня и ночи тратит не более пятнадцати минут на то, чтобы выйти из дома, или где там он в данный момент пьет и закусывает, и вернуться с водчонкой. При этом никакого значения не имеет, обеспечивает ли эта власть целостность страны, заботится ли о пенсионерах, укрепляет или разрушает здравоохранение и образование, гоняет или пестует прессу. Знаешь, как это называется?» — строго посмотрел Савва на Никиту.

«Идиотизм», — честно, то есть так как думал, ответил Никита.

«Мудрость, — возразил Савва, — Народ верит в икону — телевизор — то есть верит в Бога. И одновременно верит в водку, то есть в Вечность».

«А в конечном итоге верит в правительство, которое дурит его с помощью телевизра и спаивает дешевой водкой», — сказал Никита.

«В основе самых сложных избирательных, властных и прочих политических технологий лежат бесконечно простые вещи, — продолжил Савва, — настолько простые, что многим умным людям они кажутся даже не несущественными, а несуществующими. Внутри же этих вещей возможны любые варианты».


…В этот момент раздался звон разбитого стекла, тюлевая занавеска рванулась в открытую форточку, как если бы ее потянула невидимая рука… рынка?

«Какая-то сволочь разбила балконную дверь», — Савва, схватив со стола нож, грозно двинулся в комнату.

Теоретически злоумышленники могли забраться на балкон по водосточной трубе.

Никита, вооружившись двузубой непонятного назначения вилкой, много лет невостребованно провисевшей на стене, устремился следом.

Скрестивший руки на груди, свесивший буйную седую голову отец никак не отреагировал на шум.

Он не мог принять участия в поимке злоумышленника.

Стекольный звон показался Никите мелодичным, как если бы в балконную дверь врезался ангел.

Не зажигая света, Савва, аки тать в нощи (если, конечно, отвлечься от того, что он был у себя дома), подкрался к дыщащей теплым лиственным ветром и дождем двери, резко сдвинул занавеску.

На балконе и впрямь бился ангел, хотя нечто определенно не ангельское присутствовало в его гибком черном теле, намертво заблокированных в чугунной решетке жестко структурированных крыльях.

Никита побледнел: дельтапланеристка!

Еще больше он побледнел, когда она стащила с головы шлем, сбросив (как излишек воды с вершины плотины) поверх плотно облегающего тело черного резинового комбинезона лавину золотых волос.

Никита узнал ее.

Впрочем, некоторое время он сомневался, как и должен сомневаться человек, собирающийся обратиться к другому человеку, которого прежде видел… во сне.

«Здравствуй, Цена, — сказал Никита. — Значит это ты летаешь в церковь на дельтаплане?»

«Сегодня не долетела, — ответила Цена, высвобождаясь из крыльев. — Наверху тихо, а внизу очень сильный ветер. Я не с пустыми руками, — извлекла из рюкзака икону. — Хотела, как сейчас принято, передать в дар родной церкви. Чтобы об этом потом написали в “Православном Дорогомилове”».

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению