Мистер Эндерби изнутри - читать онлайн книгу. Автор: Энтони Берджесс cтр.№ 44

Веста расчесывала волосы, скрежеща зубами, когда натыкалась на колтуны, и они, потрескивая, опять засияли, как пенни, вместо тусклых крысиных хвостов.

— Глупы, глупы, — подтвердила она. — Я рассчитывала, что наш брак состоится. И может еще состояться. Конечно, если вы считаете, будто Роуклифф больше меня заслуживает доверия (не забудьте, он до чертиков вам завидует), что ж, это ваше личное дело, можете на том успокоиться. Фактически, как бы вы ни были глупы, я очень к вам привязана и в то же время чувствую себя способной сделать вас счастливым, сделав более нормальным, более здравомыслящим.

— Вот видите, — триумфально заключил Эндерби.

— О, чепуха. Вот что я имею в виду: художнику нужно место в мире, он должен исполнять какие-то обязанности, соприкасаться с течением жизни. Несомненно, проблема всего вашего творчества в том, что оно как бы отрезано от потока.

— Очень интересно, — сказал Эндерби, все так же со скрещенными руками. — Очень, очень замечательно.

— Ox, — сказала она и ссутулилась, будто вдруг сильно устала. — Какое это имеет значение? Кого интересует, пишете вы великие стихи или нет? Ничтожнейшего тинейджера поп-певца в миллион раз больше почитают, чем вас. Вы продаете лишь стопочку экземпляров каждой написанной книги. Будет ядерная война, и библиотеки погибнут. Что толку? Что вообще хорошего может быть, когда в Бога не веришь? — Села на кровать, совсем упав духом, и тихо заплакала.

Эндерби тихонько подошел и сказал:

— Простите. Мне страшно жаль. Но, по-моему, я слишком стар, чтоб учиться, слишком стар, чтоб меняться. Может, лучше признаем все это ошибкой и вернемся к прежнему положенью вещей. Никто никому фактического вреда пока не причинил, правда? Я хочу сказать, мы ведь даже не поженились по-настоящему, правда?

Она сурово подняла глаза и сказала:

— Вы как ребенок. Ребенок, которому не понравилось первое утро в школе и он поэтому не собирается днем туда возвращаться. — Вытерла глаза и опять стала сильной, уверенной в себе. — Никто меня дурой не выставит, — заявила она. — Никто меня не бросит.

— Сами можете аннулировать брак, — предложил Эндерби. — На основании неисполнения супружеских обязанностей. Потому что, знаете, они исполняться никогда не будут.

— Собираетесь, — сказала Веста, — вернуться к жизни на крошечный, но адекватный доход, писать стихи в уборной? Не выйдет. Все крохи вашего оставшегося капитала получу я. Уж будьте уверены. И все ваши приобретения сделаны на мое имя. Никто меня дурой не выставит.

— Я могу работу найти, — сказал Эндерби, начиная злиться. — Я ни от кого не завишу. Могу жить независимо. — И почувствовал подступавшие слезы жалости к себе. — Поэту, — всхлипнул он, — лучше жить самому по себе. — Он видел сквозь слезы размытых Дантовых орлов, круживших у простреленных молниями пиков. — Поэту, — пробормотал он вроде семилетнего жениха елизаветинской эпохи, который с плачем просится с отцом домой.

— Главная моя цель, — сказал шатавшийся Роуклифф, — вручить вам вот… — Он, шатаясь, пошарил в разнообразных карманах, вытаскивая старые грязные, сгнившие на складках бумажки, два полупустых, пушистых от пыли тюбика с желудочными таблетками, судейский свисток, засохшую погремушку шариковой ручки и, наконец, довольно чистый конверт, — это. Билеты на премьеру. Думаю, милый мой старина Эндерби, в разумной мере развлечетесь. Я упомянутым фильмом больше не интересуюсь, будучи столь тесно связанным. Позвольте доложить, Эндерби, фильм дешевый, фильм снят на гроши, фильм снят очень быстро, кусочки заимствованы — практически, знаете, без разрешения — из других фильмов. «Стрега», — неожиданно бросил он Данте за стойкой бара. Бар, как при первой их встрече, был пуст, кроме них. Эндерби себя чувствовал изможденным и старым, со вкусом тонизирующего шоколада во рту, обсыпанного толченой корой жостера. Стояла середина утра через день после их возвращения из папского поместья у озера; Веста отправилась к женщине, которую звали княгиня Ирина Голицына, к римской даме, известной модными бутиками или моделями высокой моды, или еще чем-то. Веста быстро тратила деньги. — И, — рассказывал Роуклифф, — естественно, то, чего мир от Италии только и ждет: некоторое количество sfacciate donne Florentine, они, правда, не флорентийки, а римлянки, mastrando con le рорре il petto [104] . To бишь, понимаете, Эндерби, сучки бесстыжие грудь демонстрируют. Данте был великим пророком, итальянскую киноиндустрию предсказал. Данте.

Данте поклонился за стойкой бара.

— Тезка, — конфиденциально сообщил он Эндерби.

— Чертовски замечательное совпадение, а? — пошатнулся Роуклифф. — Все найдете у Данте, Эндерби, если как следует поискать. Даже название фильма, который пойдете смотреть, заимствовано из Purgatorio [105] . Я нашел его, Эндерби, я, английский поэт, ибо никто из этих нечестивых римлян никогда даже не заглянул в Данте после окончания школы, если кто-нибудь вообще ходил в школу.

Эндерби вытащил пригласительный билет из конверта и увидел, что фильм называется «L’Animal Binato» [106] . Название ничего ему не говорило. Он вернулся к бутылке фраскати на стойке, налил себе стаканчик. — Я смотрю, крепко пьете, Эндерби, — заметил Роуклифф. — И это потому, если позволите высказать непристойную догадку, что пускаете в ход мышцы, которые никогда раньше в ход не пускали. Венера стынет без Бахуса и Цереры, хотя, по-моему, эту богиню можно оставить без завтрака. «Стрега», — снова приказал он энергичным кивком.

— Слушайте, — предупредил Эндерби, — я вас домой больше не повезу. В прошлый раз, Роуклифф, вы доставили кучу хлопот, черт возьми, а меня выставили истинным дураком. Если намерены тут отключиться, тут и останетесь отключившимся, ясно? У меня своих забот полон рот, чтоб дела принимали такой оборот.

— Прямо в рифму сказал, — преувеличенно изумился Роуклифф. — До сих пор во многом поэт, да? Только долго ли еще им останетесь, а? — зловеще прищурившись, полюбопытствовал он. — Муза, о Эндерби. Являлась ли вам уже Муза, объявляла ли о заказанном себе билете в один конец на рейс до Парнаса, или где там обитают музы? Долго она пахала на Эндерби, пришла пора Эндерби проститься с примитивной магией и расстаться с ней. Муза, в отличие от Ариэля [107] , не воздушный дух непонятного пола, а женщина, в высшей степени женщина. — Тут Роуклифф сморщился, стал очень старым. — Может быть, Эндерби, мне просто не суждено было добиться большого успеха с этой конкретной женщиной по причине, — вам известна причина, — по причине определенного, так сказать, неопределенного отношения к сексу. — Он вдохнул около литра воздуха римского бара. Выпил около сантилитра «Стреги». — Теперь я, Эндерби, знаете, вновь на колесах. С нынешнего дня, если точно сказать. Поэтому, знаете, вам не придется везти меня домой или еще куда-то. За мной из БЕА [108] придут, заберут, отличные ребята. На самолет посадят. Куда я лечу, Эндерби? — Он проказливо ухмыльнулся, грозя пальцем. — Ах, я вам не скажу. Скажу только: далее к югу. Пакетик прихватил. — И, подмигивая, стукнул в правую грудь своего пиджака. — Пусть теперь малыши Марко, Марио, и проклятый пьемонтец, цитируя Мильтона, самостоятельно забавляются. Я со всем с этим покончил, Эндерби. Со всем, — громко объявил он, подчеркивая кулаками по стойке, — покончил, Эндерби. Вы, я хочу сказать, как говорится, свою голову на плечах имейте. Опомнитесь. Поэт должен оставаться один.