— Это точно.
— Ладно, земляк. С тебя бутылка.
— Я и в рыло могу дать.
— Погоди. Ты что, не понял, что просрал?
— Не понял.
— Ну, дефективный. Ладно, еще по рядку? Спинку не ломит?
— Вот ты валяться будешь, а я посею еще три ряда.
— Говори.
…
— Достаточно, — сказала Мэгги неожиданно жестко, и они с Маркусом расстались до завтра.
Ей сняли уютную квартиру в Бронксе. Утром из ее окна виднелись серые громады, похожие на застигнутых рассветом троллей. Вечером галогеновые трубки чертили на фоне черного неба чудеса.
Было хорошо, но немного скучно.
Мэгги от тоски стала ходить в тренажерный зал и быстро накачалась так, что это испортило ее фигурку. Пришлось параллельно записаться на шейпинг.
В восемь она принимала душ, в девять глотала гамбургер с капуччино в закусочной Брамса, а в девять тридцать уже сидела напротив Маркуса в уютном кабинете со светло-серым дизайном мебели.
Глава 14. Задача о посеве редиски (продолжение)
— Мои поздравления, Мэгги. Твой диалог этих двух фермеров богаче коннотациями, чем «Шум и ярость». На, ознакомься, — Маркус протянул Мэгги насилу сшитый талмуд.
— Что это?!
— Перевод и анализ.
— Если можно, Маркус, давай по узловым пунктам.
— Да будет так. Для начала наш монстр-компьютер проинтерпретировал приглашение в Хайфу. Это логично, потому что в Хайфе эти джентльмены занимались бы тем же сельским хозяйством, но в лучшем климате и за большие деньги. Он распутал так: они есть два еврея по матерям, а по отцам татарин и русский. Это удобно в стране, где еще остается рудимент государственного антисемитизма, но еврей по крови (а они числят род именно по матери) владеет правом выезда на историческую родину. Итак…
— Маркус, но где это место насчет приглашения в Хайфу?
— Слушай: po caifu.
— Господь! Но это же слово «кайф» в дательном падеже.
— Постой! — Маркус выставил вперед ладонь, а свободной рукой полистал толстенную книгу. — Вот! В этом контексте не должен быть дательный падеж.
— Учти, Маркус, в деревне никто кроме директора школы и фельдшера не знает, что такое дательный падеж.
— А pretsedatel'?
— Нет. Маркус вытер пот со лба.
— Постой, Мэгги, но, например, тунец тоже не знает, что такое жабры, однако дышит жабрами.
— Это американский тунец. Для понимания русского менталитета полезно представить себе тунца, который не знает, что такое жабры, и поэтому дышит чем попало: легкими, жабрами, просто ноздрями, задницей.
— Понял! — Маркус относительно быстро записал в компьютер русского тунца и довольно умело его изобразил. — Как назвать такого тунца?
— Karas'. — Отлично. Так как насчет Хайфы? Выкинуть? Не жалко?
Мэгги сделала выразительное лицо.
— Ладно! О'кей. Теперь: Громов угощает Хабибулина блином. Полистай, Мэгги, следующие 20 страниц о maslenitsa. Поздравления: ее время действительно примерно совпадает с посевом редиса. Тут сказано о большой конфессиональной деликатности Громова: как русский еврей и с высокой вероятностью православный он приобщает татарского еврея Хабибулина, колеблющегося между иудаизмом и исламом, к христианству через полуязыческий культ и, что особенно ценно, через кулинарию. Это высококультурный жест. Дальше тут про Ivan Kupala, то есть про Джона Баптиста. Это не так актуально.
— Джон Баптист — это сектант? бандит?
— Это нестандартная трактовка. Но как с блином?
— Маркус… ты расстроишься. Но это немножко не тот блин.
— Для культа нужны особые блины?
— Нет… Но Громов сказал: попробуй, блин. Через запятую. И в этом контексте слово блин ничего не значит. А слово попробуй значит, что он предлагает Хабибулину посеять редиску.
— Ты хочешь предложить мне из-за крохотной запятой выбросить тридцать страниц первоклассного комментария, к тому же прошитого и зарегистрированного?
— Ты зарегистрировал без моей визы?
— Ну, Мэгги, ты и монстр. Не зарегистрировал. Так что, выкидывать? Хоть что-нибудь значит твой блин?
— Тебе не понравится то, что он отдаленно значит.
— Мэгги, если мы всё будем трактовать так, что это ничего не значит, нас обоих уволят и заменят даже не микросхемой, а чипом.
— У тебя есть зажигалка?
Маркус не глядя протянул Мэгги зажженную зажигалку.
— Ну! Кури!
— Я не курю.
— Тогда, чтоб тебя, зачем тебе зажигалка?!
— Мне кажется, — ледяным тоном произнесла Мэгги, — ты повысил голос на девушку.
— Да, Мэгги, ты права! Извини! Извини! Но я чувствую, что мы зашиваемся! — Маркус вмазал кулаком по талмуду. — Приятно. Итак, Мэгги, зачем тебе зажигалка?
— Как ты думаешь, Маркус, кто-нибудь занимался любовью с твоей зажигалкой?
Маркус поднес зажигалку к глазам и взглянул на нее, как в первый раз.
— Маловероятно, — изрек он наконец. — Я догадываюсь, нет. Это должен быть серьезный маньяк, а такого не возьмут в ФБР. Он не пройдет психологический тест.
— Однако ты вчера щелкал и повторял: эта траханная зажигалка!
— А! — с облегчением рассмеялся Маркус. — Вот ты о чем. Нет, траханная тут слово-паразит… как бы тебе объяснить? вроде междометия. Оно ничего практически не значит, и уж во всяком случае… — тут он осекся и посмотрел на Мэгги с ужасом. — Ты хочешь сказать, что…
— Да. — Но что же это за язык, где семьдесят процентов речи расползается в междометия?
— Это разговорный русский.
Маркус прошелся по кабинету, ероша свою шевелюру, словно собирался разрыхлить собственный скальп и засеять его редиской.
— Хорошо. Пойдем дальше?
— Пойдем.
— Хабибулин в ответ на громовское предложение блина (дерьмо!!!) советует Громову поискать в деревне инакомыслящего, чтобы, я догадываюсь, обманом склонить его выполнить их совокупный труд. Пентиум оценил это предложение как экономически оптимальное. Поздравления Хабибулину. Непонятно, почему они не последовали этому плану.
— Это ты про фразу ish'i duraka?
— Уверен, — сказал Маркус и нервно закурил, вполголоса обругав зажигалку. Мэгги молчала.
— Дерьмо! Не говори только, что эта фраза тоже ничего не значит.
Мэгги молчала, улыбаясь, как Джоконда.