После этого она мне кивнула. Потом она повернулась, подошла к своей коляске и села рядом с кучером. Коляска немедленно покатилась.
Я смотрел ей в след, все еще довольно смущенный. Коляска скоро исчезла между первыми домами города. Теперь я ждал, что Мальтиц или Гамильтон о чем-то меня спросят: кто такая Шарлотта, или что-то в этом роде. Но они молчали и смотрели куда-то в другую сторону, и явно нами больше не интересовались. Землер тоже жестом руки отпустил людей, с которыми разговаривал. Эскадрон снова двинулся в город. Но я сам считал необходимым, в какой-то мере, как-либо оправдать девушку перед лейтенантами. Кто знает, что они на самом деле подумали!
— Как вы все это находите? — спросил я.
— Что? — откликнулся Мальтиц.
— Эту встречу.
— Ну, — сказал Мальтиц, — а что тут такого?
— В Венгрии принято, — объяснил я, — в некоторых официальных случаях целоваться. Целуются, прежде всего, когда приветствуют друг друга. Это красивый обычай. Разве вы этого еще не заметили?
— Да, — подтвердил Мальтиц, — мужчины целуют друг друга, и женщины тоже. Но женщины ведь не целуют мужчин, по крайней мере, в случае, если они не имеют к ним никакого отношения.
— Что это значит! — воскликнул я. — Родители этой молодой дамы были друзьями моей матери.
— Да? — заметил Мальтиц. — Тем лучше.
— Что значит, тем лучше? Что ты хочешь этим сказать?
— Я? Ничего.
— Вот как! — бросил я резко.
— Что ты, собственно, хочешь от нас? — спросил Гамильтон. — Мы ведь ничего по этому поводу не говорили.
— Ничего. Но я не хотел бы, чтобы вы все неправильно истолковали. Я тоже ничего бы не подумал, если бы одного из вас приветствовали подобным образом.
— Ах, — заметил Гамильтон, и посмотрел на меня с особенным выражением. — Нас ведь так не приветствуют. Но твой случай несколько иной.
— Что ты имеешь в виду? — воскликнул я. — Почему это у меня иной случай? Вы оба вообще очень странные! Вдруг вы начинаете вести такие непонятные речи! Что вы имеете в виду?
Мгновение Гамильтон и Мальтиц смотрели друг на друга, потом Мальтиц сказал:
— Ничего. Ничего мы не имеем в виду. Почему ты думаешь, что мы что-то имеем? Например, против тебя. Знать ничего не знаю.
— Однако! — воскликнул я и бросил повод. — Вы всегда смешно отвечаете! Особенно ты в последнее время стал слишком дерзким. Прекрати! Я гораздо старше тебя, ты должен соблюдать приличия. Понимаешь?
Затем я снова подхватил поводья и стал смотреть в сторону, явно рассерженный двусмысленными высказываниями обоих и тем, что они, по-видимому, от меня что-то скрывают.
Я хоть и слышал ворчание Мальтица, но больше в его сторону не оборачивался. Кроме того, я только теперь начал присматриваться к городу.
Надь-Михали очень маленький город; но я никогда не видел в столь маленьком, как это, местечке такого большого скопления людей. Когда мы вступили в него, они толпами шли нам навстречу, и когда мы проезжали верхом по рыночной площади, вокруг теснилось такое множество людей, что мы едва прокладывали себе дорогу. Я, скорее, ожидал из-за близости неприятеля увидеть местечко пустым, или почти пустым. Вместо этого, городок чуть ли не трещал по швам. Кроме того, мне было совершенно неясно, где живет эта масса людей. Позднее я узнал, что они по большей части пришли из деревень, во всяком случае, так говорили. Кроме того, я видел многих, которые несомненно были горожанами. С некоторыми из них позднее я познакомился. Казалось, Надь-Михали страдает от настоящего переизбытка чиновников и членов их семей, от отставных офицеров, начальников округов, или комитатов, как говорят в Венгрии, знатных дам из монастырских приютов для престарелых, членов монашеских орденов, лиц духовного чина, священнослужителей и тому подобных. Сюда же следует причислить прислугу всех этих людей; здесь находилось бесчисленное количество коммерсантов, и казалось, что у окрестных помещиков нет больше никаких дел, кроме как постоянно ездить в город; даже крестьяне и их батраки и батрачки шатались по городу толпами, предположительно потому, что у них теперь не было никаких сельскохозяйственных работ. Я удивлялся, откуда у них столько денег, чтобы жить в городе, — поскольку они жили не очень экономно, — как я скоро заметил, настоящая страсть к удовольствиям, иногда даже сумасшедшая веселость гнала людей в трактиры и шинки, — и на это они убивали все свое время. Наконец, я ничего другого не мог предположить, кроме того, что они все собрались в городе, потому что здесь из-за близости русских они считали себя в большей безопасности, чем в сельской местности, и расходовали здесь все свои деньги, вместо того чтобы оставлять эти деньги мародерам или каким-либо другим людям, которые могли у них эти деньги отнять. Но и сами горожане были не менее расточительны и сорили деньгами направо и налево. Здесь жили хорошо не только в качественном, но и в количественном смысле: здесь кишело столько людей, каждая отдельная семья была чрезвычайно многочисленной, и у каждого, кроме детей и внуков, набиралось еще невероятно много других родственников, так что мне, если даже не говорить о пресловутой плодовитости венгров, буквально пришлось предположить, что они никогда не умирают.
Когда мы вступили на рыночную площадь, нас окружило множество людей, восклицая и размахивая платками; нам дали приказ спешиться, и в следующее мгновение мы, офицеры, были окружены толпами жителей, в большинстве своем нашего сословия, и они обращались с нами самым любезным образом, представлялись и говорили, что для них будет честью, если мы у них остановимся. Живут они хотя и в некоторой тесноте, но для нас они место найдут. За нас буквально дрались; сыпались, как дождь, приглашения от совершенно незнакомых людей на званые обеды, ужины и приемы. Вдруг сразу настроение полностью изменилось, речь о неприятеле больше не шла. Никто, кажется, не думал, что русские могут нагрянуть. Вместо этого, по-видимому, ни у кого не было никаких других забот, кроме как нас приветствовать, приглашать и заботиться о наших развлечениях.
Расквартирование шло своим чередом. Несмотря на то, что от предложений не было отбоя, все же выбор оказался трудным, особенно по размещению рядового состава и лошадей. Впрочем, Землеру пришлось отвлечь целый взвод на охранение: три четверти взвода — на северный край местечка, остальных — на так называемый Градек (так именовалась небольшая гора, где располагалась капелла). Оттуда, сверху, нужно было постоянно наблюдать за всей местностью и в ночное время: не покажутся ли движущиеся огоньки, например, от русских тыловых частей. Для последних двух взводов место для ночлега нашли с трудом.
Мы, офицеры, в конце концов все расположились в монастыре. Мы посчитали это наилучшим выходом, чтобы не обидеть никого из тех, кто проявил свое гостеприимство, если бы мы приняли приглашение одного, а другому бы отказали. Монастырь мог считаться, так сказать, нейтральным местом. Кроме того, там была и сравнительно наибольшая площадь; мы могли жить вместе, и рядом с нами располагался эскадрон, поскольку его разместили в хозяйственных постройках, — после некоторых усилий, но все-таки к взаимному удовлетворению.