Дай мне! (Song for Lovers) - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Денежкина cтр.№ 22

– Счастливо!

Из туалета вернулась кошачина, села на стол и уставилась в стену.

– Киса, киса… – позвала Галя.

Кошачина медленно повернула голову, кивнула, мол, я оценила твой порыв и снова уставилась в стену. Потом резко бросилась вперед, схватила таракана и тут же съела, брезгливо морщась.

– Тебе витаминов не хватает, что ли? – заорала на нее Галя.

Кошачина окрысилась и покусала Галину ногу, а потом удалилась на балкон и села там на перила, ожидая, когда соседский шестилетка Ванечка просунет руку, чтобы ее погладить, а она в эту руку вцепится и закусает его. Кошачина в душе была, видимо, собакой. Или лошадью.

Галя села за комп, но идти в чат ей не хотелось и она проверила почту. Было три письма из фан–клуба «Foo Fidhters», одно от подружки из Израиля и одно от Паши Стеклова. Он писал: «Солнце:), у меня три по литературе… ты меня будешь утешать? Ха–ха…:) в субботу на плотине концерт, пошли если хочешь. Так все нормально, закинь завтра в деканат ram, надо один клипак развернуть… ОК? все, пока, Паша:)» Галя улыбнулась мученической улыбкой и подумала, что с теми тремя парнями надо все–таки встретиться. Их звали Neo, WildWildDen и Busta. А Галю звали Cleo. И даже Стеклов в универе к ней иногда так обращался. А все кругом не понимали, почему он говорит: «Привет, Клео!» А Галя отвечает: «Здорово, Пеппер!» Влюбленные в Стеклова девочки косились недовольно, звали Стеклова Пашей и Павликом и не любили Галю.

Кошачина пришла с балкона, подлизалась к Гале и заснула у нее на коленях. Кошачину когда–то звали банальным кошачьим именем Мурка, но его уже никто не помнил, все звали ее просто «кошачина». Кошачина не возражала.

Машка Никонова вышла из туалета и пошла к дому, поправляя шорты. Пахло дымом и шашлыками. Воздух был легкий и свежий, комары не звенели, пух не летел, в общем, рай. Машка завернула к мангалу и вздрогнула. Около мангала спиной к ней стоял Стеклов и поливал шашлыки водой пополам с вином из мятой пластиковой бутылки. Голая спина переливалась полудетскими мускулами, черные джинсы он подвернул снизу и это смотрелось бы довольно комично, будь это кто–то другой, не Стеклов. Но это был Стеклов – как всегда естественный. Он переступал сандалиями на босу ногу и поворачивал шампуры.

Машка некоторое время стояла столбом, а потом отошла и села на раскладной стульчик. Она просто сидит. Посидеть нельзя, что ли? В животе у Машки все обрывалось и летело вниз, в пятки, холодея там.

Стеклов что–то напевал себе под нос, поводя бедрами. «Гей,» – подумала Машка. Она сидела и смотрела на спину Стеклова, на его кудри и зад. Красиво. Стеклов задел ее краем глаза и повернулся. Машка напряженно уставилась в сторону, на куст смородины.

Стеклов развернулся обратно, но в его движениях появилась скованность. Чтобы не чувствовать себя неловко под прицелом Машкиного взгляда, он снова стал тихонько напевать песенки. Машка уловила краем уха: «Sweat baby sweat baby sex is a Texas drought…» Немного погодя Стеклов сказал как бы в пространство:

– Шашлыки почти готовы…

Сказал не Машке, а так, себе.

– Сейчас перевернем последний раз…

У Машки перехватило дыхание от того, что человек, которого она так бешено любила и ненавидела, разговаривал с ней, да еще так мягко, почти ласково. Поджаристый аромат щекотал ноздри.

Стеклов снял шампур, повернулся к Машке и сказал опять как бы в никуда:

– Наверное, готово…

Машка не двинулась с места, прилипнув взглядом к кусту смородины. Она вдруг почувствовала, как возвращается обратно, в тот отрезок своей жизни, когда все было безнадежно, темно и пусто, где она постоянно натыкалась на сырые серые стены и кричала, но голос глох под сводами каменной коробки. Она отбросила со лба волосы, они снова сползли и закачались перед глазами, делая Машку похожей на красивого мальчика. Стеклов смотрел на нее, держа в руках шампур. Потом положил его обратно и некоторое время нерешительно стоял у мангала, и его черные глаза скользили по Машке. Она сидела, уставившись в землю. Стеклов вдруг подошел и присел перед ней на корточки. Машка задохнулась, почувствовав его запах и тепло, его близость и взгляд. Стеклов молчал, не зная, что сказать. Наконец выдавил:

– Что с тобой?

– Ничего, – резко ответила Машка, едва сдерживая слезы, а потом вдруг всхлипнула и велела:

– Уходи.

Стеклов не двинулся с места.

Из дома вышли Сашка Бердышев и Галя Романова с тарелками помидоров и огурцов. Машка вскочила и испуганно посмотрела на Стеклова, а он тоже отшатнулся и Машка прочитала в его глазах помимо испуга: «Какой фак!» Сашка поставил помидоры на столик и весело поинтересовался:

– Ну как шашлык?

– Готов, – так же ответил Стеклов и улыбнулся Гале, а та зарделась, но все–таки посмотрела на него с напускным возмущением. Теперь уже Машка думала: «Какой фак…»

Вечером Сашка, Стеклов, Галя Романова, Маша и еще человек семь сидели у костра и ели шашлык, запивая пивом и водкой. Но, впрочем, можно было бы сказать и наоборот: пили пиво и водку, заедая ее шашлыком. Трещали поленья и огурцы, Леха Петров измазал футболку с надписью «How much is the fish» помидорным соком с семечками. Машка сидела так, чтобы не видеть Стеклова, а он хохмил и острил, вызывая у Гали Романовой и Юльки Мухиной приступы удушья от смеха. Наська Кулакова не смеялась, а смотрела на Стеклова с каким–то внимательным равнодушием и он спотыкался о ее взгляд. Олег и Сашка Бердышев тихо пели: «Но если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день…» Светка Рябова подпевала, а Маринка Травкина от этого морщилась. Потом Стеклов замолчал и все пели: «А не спеть ли мне песню а–а–а любви…» или «Ты всего лишь за пару часов забыла меня и ты даже не помнишь, что было вчера…». К костру пришла Галина кошачина и попыталась закусать до смерти Костю Патрушева, но он ловко отбросил ее на Леху Петрова, в которого кошачина впилась когтями и ее долго отдирали. Когда отодрали, она хитро подлизалась к Светке Рябовой и от души укусила ее за палец, после чего поспешно убежала.

Машка тихонько встала и пошла сначала в туалет, а потом за калитку, к реке. Было уже довольно прохладно, с реки тянуло свежестью. Воздух остывал пластами, выше был еще густо–теплый, а на земле – уже прохладный и у Машки замерзли ноги. Она вышла на берег и села на камень, сбросив кроссовки и поджав ноги. Прохладные чистые сумерки, просветленные золотой полосой на горизонте обнимали ее и качали, с того берега доносился дым топящихся печей и голоса мальчишек, плеск рыбы и лай собак. Спустя некоторое время она услышала сзади осторожные шаги и минуту спустя кто–то сел рядом с ней. Машка повернула голову и увидела золотистые в последних бледно–розовых лучах заката Олеговы кудри. Он достал из–за уха сигарету и закурил, глядя на реку. С того берега отчетливо донеслось:

– Коля, домой!

– Счас…

Олег улыбнулся и посмотрел на Машку. Она тоже улыбнулась. Потом они сидели и молчали, разглядывая перышки волн и слушая доносящиеся до них звуки с противоположного берега. Просигналила машина, сразу же яростно и весело залаяли собаки, послышался чей–то крик, потом хохот, детский голос громко заявил: «А я не так!» Машина затарахтела, смолкшие было собаки дружно загавкали опять, но тотчас же притихли. Раздалось тягучее «Му–у–у–у», а потом плеск воды и женский крик: