Вздрогнув, я проснулся. Меня обдало ледяной волной. Я с трудом ловил воздух. Закричал. Между ног у меня скользнула рыба. Аллилуйя, какое счастье! Я испытал боль!
Я читал об электрических рыбах. Только не помню где. Постепенно до меня дошел смысл случившегося. Я сижу в домишке садовника и смотрю на свои тетради. Неужели по нервным волокнам бежит электричество? Неужели боль возникает, когда поток электричества прерывается или сталкивается с другим электрическим потоком? Может, у меня более слабый ток, чем у других, может, поэтому я никогда не чувствовал боли?
Тем утром в реке, за мгновение до того, как я проснулся, сквозь мое тело прошла легкая дрожь. Слабая боль. Она была как ласка. Неужели мозг – это электрическая машина? Означает ли та легкая дрожь, что эта машина отключилась на ночь?
Я снова лежу в реке и жду рыбу. Лежу каждое утро и жду. Мне так хорошо думается, когда я лежу там. Через три месяца я испытал новый электрический удар.
Боль – это электричество!
* * *
Летом 1788 года почти через всю страну пронесся страшный ураган с градом. Небесные камни величиной с кулак убивали кошек и зайцев, ломали ветки фруктовых деревьев. Град побил виноградники, уничтожил хлебные посевы и, как говорили, в Кальвадосе пробивал насквозь яблоки, а оливки и апельсины в Миди все сморщились. По пятам за градом пришла засуха. Потом наступила самая суровая зима за последние восемьдесят лет. Цены на хлеб поднялись до двенадцати су за каравай, хлеб стал роскошью. На булочников налагался штраф, если они продавали каравай дороже четырнадцати с половиной су.
Люди меняли рубахи на хлеб, а какая-то женщина за одну булку отдала даже корсет. Улицы бурлили от гнева и голода. Начались беспорядки.
Однажды воскресным утром на карету настоятельницы напала толпа бедных крестьян, направлявшихся в Париж. Слухи о волнениях и голод, длившийся уже целый месяц, пробудили в них ненависть; как раз когда лучи солнца пробились сквозь беспокойно бегущие облака и один из них через окно кареты упал на лоб настоятельницы, они выскочили из придорожной канавы. Остановили лошадей и распахнули дверцы кареты. Потом они сорвали с настоятельницы одежду и вырвали у нее из рук ларец с деньгами, предназначенными на покупку новых Библий. Она воспротивилась, как всегда мягко, по-матерински, но несколько свысока, тогда ее ударили в живот. У кучера крестьяне отобрали новую, украшенную перьями шляпу, о которой он впоследствии очень горевал. Лошади долго не могли успокоиться, и всю дорогу обратно до монастыря их пришлось вести под уздцы.
Инспектор Рамон приехал в Сент-Ор на другое утро. Теперь он был старшим инспектором в полицейском управлении, хотя все, несомненно, относились к нему как к некоему курьезу. Но его это не трогало. Рамона давно перестало заботить, что о нем думают другие. Он медленно шел по тропинке, петлявшей по монастырскому огороду и красиво подстриженным лужайкам, где на английский манер были посажены штокрозы. Одетый в черное человек, стоя на коленях, выпалывал в огороде сорняки. По старой привычке Рамон подумал, что надо остановиться и узнать, кто это. Он остановился, хотя в последнее время его начальство считало, что он часто только понапрасну тратит время. Точность теперь была не в моде. Рамон выпрямился и дружески приветствовал этого старика. Человек в черном обернулся, и на него упал солнечный свет. Он был тщедушный и сутулый. Но выражение его лица заставило Рамона насторожиться. Кажется, он узнал Рамона?
Человек склонился к самой земле. Рамон подошел поближе:
– Простите...
Старик неохотно взглянул на Рамона. Его морщинистое личико снова нахмурилось. Он явно был недоволен, ему хотелось бы избежать разговора с инспектором. Рамону стало любопытно. Старик медленно поднялся с земли. Зорким взглядом смерил Рамона.
– Что вам угодно, месье? – шевельнул он губами.
Тут Рамону показалось, что он уже слышал этот голос. Где же он мог видеть это безобразное лицо? Загородившись рукой от солнца, Рамон прищурившись смотрел на старика. Он предпочел дружелюбный тон:
– Я встречался с вами в связи с одним делом. Думаю, это было очень давно, потому что уже не помню, о чем шла речь. Досадно, конечно. Увы, моя память уже не та, что прежде.
Старик широко улыбнулся:
– Должно быть, это ошибка. Я никогда не имел дела с полицией.
Рамон внимательно смотрел на него. Ему не понравилось, что старик сразу занял оборонительную позицию. Взгляд его упал на рот и зубы этого человека. Левый передний зуб. На нем была щербинка в форме полумесяца.
Что?..
Мысли Рамона смешались. Старое дело вдруг ожило. Он не сомневался, что осколок зуба, который нашли много лет назад возле тела монаха-бенедиктинца отца Нуаркюиля, принадлежит этому человеку. И вдруг понял, что наконец-то через столько лет нашел убийцу! Слухи о его смерти могли быть ошибочными. Перед ним стоял Латур-Мартен Кирос.
– Обычно я не ошибаюсь. Как вас зовут?
Мгновенная заминка.
– Картерон.
Рамон перевел глаза на монастырь, словно хотел закончить этот разговор. Что-то буркнул, соглашаясь со стариком. Опять заслонился рукой от солнца. Ему было страшно, страшно до потери сознания. Следовало повалить старика на землю, надеть на него наручники, избить. Но он никак не мог решиться.
Почему?
Рамона остановило прошлое. Большую часть своей жизни он размышлял, кто мог быть тем Анатомом. И вот, когда Анатом стоял перед ним, его жалкий вид поразил Рамона. Разочаровал. Совершенные Анатомом преступления были страшны, а сам он оказался таким жалким! Рамон был напуган, это означало, что все эти годы он ошибался и дело нужно было расследовать иначе.
– Проводите меня в монастырь, – попросил он наконец. – Я должен кое-что выяснить в связи с нападением на карету настоятельницы... случившимся в воскресенье. Вы, наверное, слышали об этом?
Старик кивнул. Рамону показалось, что он улыбнулся, словно понимая, что творится в душе Рамона, и торжествуя над его страхом.
– Меня интересует одна мелочь, – продолжал Рамон.
Они медленно шли к дверям монастыря. Старик хромал. Рамон кашлянул:
– Можно мне задать вам один вопрос?
Старик удивленно кивнул.
– Может, это звучит странно, – нерешительно проговорил Рамон, – но не случалось ли вам находить в капусте камешек? Несколько недель назад, когда я ел капусту, у меня отломилась половинка зуба... Наверное, это связано с тем, как осенью убирают капусту, а может, я ошибаюсь... Вам попадались в капусте такие камешки?
Старик изумленно поглядел на Рамона и отрицательно покачал головой. Потом объяснил, как найти кабинет настоятельницы, повернулся и быстро пошел к домику садовника.
Рамон поднялся на крыльцо и вошел в вестибюль. Эхо от собственных шагов чуть не оглушило его. Он не отрывал глаз от конца коридора и думал, что никакая сила не сможет помешать ему дойти туда. Даже если он решит остановиться, ноги сами донесут его до конца коридора, до двери в кабинет настоятельницы и тем самым дадут убийце возможность скрыться. Рамон хотел оправдать себя. Он не может сейчас задержать этого человека. Сначала он должен вернуться в участок и найти тот обломок зуба... Ноги машинально несли его вперед. Рамон шел с закрытыми глазами. Он слышал, как у него бьется сердце. Мне страшно, подумал он и остановился. Потом повернулся и, не открывая глаз, пошел назад, к вестибюлю.