Латур, Никто, ходил по парижским улицам. Не глядя ни вниз, ни вверх, он смотрел только вперед, на невидимую вдали точку. Питался фруктами и овощами, остававшимися после закрытия рынков, пил дождевую воду, спал под мостами или в нишах, укрывавших его от дождя. Он ни с кем не здоровался и уклонялся от разговоров, если кто-то заговаривал с ним. Он ни разу не ночевал две ночи подряд в одном и том же месте и редко сознавал, по какой улице идет. Он видел какие-то шествия. Видел дохлую лошадь. Затейливую игру теней на стене. Бледную женщину, которую несли в портшезе. Видел, как солнце садится в Сену. Он шел. Шел. Шел. Утром улицы были скользкими от ночного дождя. Днем на них пахло людьми.
Однажды вечером внимание Латура привлекли две красивые аристократки. Они ехали в открытом экипаже, и Латур побежал следом, прячась в его тени. Бледные, словно ненастоящие, лица женщин пленили его. Экипаж остановился возле большого здания. На глазах у Латура в здание вошла не одна сотня нарядно одетых людей. Он стоял, прислушиваясь к гулу голосов, смеху, воздух был напоен ожиданием. Вскоре все стихло. Латур подошел поближе. Из здания доносилось пение. Женский голос. Латур и не знал, что можно так петь. Звук голоса почти причинял боль. Он был невыразимо прекрасен. Латур стоял и думал о женщине, которая там пела. Опера. Оперная певица. Он думал о чувствах, которые сейчас отражаются на ее лице.
Латур представлял себе город в виде большого вскрытого тела; видел его кости, суставы, суставные сумки, артерии, это было женское тело, и он ходил внутри него; вначале ему это нравилось, внушало уверенность в собственной силе, но постепенно картина сделалась нечеткой, утекла, словно песок между пальцев, и тело смешалось с улицами.
Город словно расплылся. Все сливалось друг с другом. Иногда по ночам Латур, как первый раз под Новым мостим, просыпался с мыслью, что он – Латур. Однако теперь ему было трудно вспомнить свое имя.
* * *
На улице Дез-Экю Латур услыхал ее голос. Он проскользнул в ворота и пошел по темному заросшему саду, думая, что голос, поющий наверху в освещенной комнате, похож на зов незнакомого ему зверя. Найти певицу было нетрудно, он шел по дорожке, ведущей к ее голосу, ему было прохладно, но голова была ясная. Он стоял у шпалер фруктовых деревьев и сквозь их листву смотрел на ее окно. Он никого не видел, однако чувствовал, что она рядом. В лицо ему подул ветер, принесший запах артишоков и клубники. Латур слушал, как она поет упражнения, звуки переливались один в другой и там, в воздухе, превращались в музыкальные образы. Красивый голос остановил Латура. Испугал его. Латур оторвался от стены и медленно пошел к дому. Он увидел тень. Певица показалась в окне; не двигаясь, она смотрела в темный сад. Ла Булэ. На ней было платье из шелка и муслина в крапинку. Что-то блестящее. Латур отпрянул назад, удивленный тем, что она внезапно появилась над ним и выглядела совсем иначе, чем он представлял себе. Он повернулся и со всех ног побежал через сад, к воротам. За спиной он услыхал ее голос:
– Эдуардо?
На другую ночь он вернулся в тот сад. Сцена повторилась. Он стоял у фруктовых деревьев, а она пела над ним, но он ее не видел. С ней кто-то был, однако через час Латур увидел, как из дома вышел мужчина. Теперь она осталась одна. Он думал о ее лице, парике, о сверкающем платье. Думал о ее высокой шее и вылетающих из ее горла звуках, – горло, гортань, какая гримаса исказит ее лицо, когда он удалит гортань. Наконец она перестала петь и сыграла несколько танцевальных мелодий, Латура начала бить дрожь. Он подошел к открытому окну.
Взобрался на балкон. Лишь коснувшись босыми ногами каменного пола, он почувствовал, как силен звук пианино, волнами расходившийся по комнате, звучавший в нем самом. Ему даже захотелось танцевать под эту музыку. Но танцевать он не умел. Латур осторожно заглянул в освещенную комнату. Певица играла с закрытыми глазами. Улыбка разлилась по левой щеке. Морщинка в углу рта. Бледно-розовая пудра. Она не открыла глаз, пока он не положил руку ей на шею. И вот тогда он увидел ее первую гримасу.
Латур вымыл скальпель в бочке с водой, которую нашел через несколько кварталов. Руками зарыл в землю свою испачканную кровью рубаху. Потом достал из кармана кусочек хряща, похожий на абрикосовую косточку, и тоже вымыл его в бочке. После чего гортань снова легла в его карман.
Он чувствовал себя королем.
Когда Латур вышел из переулка и направился к Новому мосту, он заметил двух полицейских. Они разговаривали, перебивая друг друга. Впереди них шел сгорбленный испанец с палкой в руке. Латур повернулся и спокойно пошел в противоположном направлении, вдруг он услыхал взволнованный голос испанца:
– Это он! Он! Человек в длинном плаще!
Латур побежал. Добежав до конца улицы, он свернул в переулок, под нависшие ветки деревьев. За спиной у него слышались голоса полицейских, взволнованные крики, стук сапог по брусчатке. Латур бежал вдоль низкой каменной стены, наконец впереди показались огни большой улицы. Он остановился. Повернулся и посмотрел на бегущих к нему полицейских. Увидев, что Латур остановился, они сбавили скорость. Латур глянул на небо. Темно-синее. С легкими желтоватыми облаками, похожими на веер. Латур прислушался к шагам полицейских, ему казалось, что он слышит их дыхание. Что-то заставляло его не двигаясь ждать их ударов. Голос испанца заставил Латура вздрогнуть:
– Хватайте его!.
Тогда он перепрыгнул через ограду и петляя побежал между декоративными кустами в глубину темного сада. Перелез через вторую ограду и еще через одну. Наконец он открыл ворота и вышел на бульвар. Голосов за спиной уже не было слышно.
Латур спрятался за каретой, кучер дремал на козлах. Латур прижался к большому мокрому колесу, подполз под карету и обхватил колесную ось. Неожиданно дверца кареты хлопнула и под щелканье кнута карета покатила по улице. Латур намертво вцепился в ось, карета ехала по небольшим улицам и подпрыгивала на камнях площадей. Он слышал, как в карете двое мужчин разговаривали о только что убитой певице. Один из них слышал Ла Булэ в какой-то опере, и Латур неожиданно растрогался, слушая, как он расхваливал голос певицы.
На повороте карета заскользила по мокрой глине. Лошадь заржала. Колесная ось сломалась. Колеса продолжали крутиться. Латура сбросило на землю.
* * *
Отель-Дьё самая старая больница в Европе. Ее основал в 660 году епископ Парижа, и снаружи здание выглядело весьма внушительно. По обе стороны от греческих колонн тянулись ряды высоких окон. Однако внутри все говорило о плохих санитарных условиях, тесноте и недостатке средств. В больнице стоял смрад. Она была рассчитана на тысячу двести мест. Смертность в ней была высока. Случалось, что четверо больных делили одну постель, запах приближающейся смерти чувствовался даже на соседних улицах. Знаменитый хирург Тенон
[10]
позднее назвал Отель-Дьё «самой нездоровой и неудобной больницей из всех, какие есть».
Молодой студент Шарль Кантен задумчиво шел по переполненным коридорам больницы. Он уже не замечал больных, лежавших вокруг, не слышал их голосов. Шарль приехал из Шербура три месяца назад, чтобы изучать анатомию и хирургическое искусство под руководством хирурга, который был другом его отца. Но теперь молодого студента мучили угрызения совести. Отель-Дьё внушал ему отвращение. Его мучило зловоние и ужасные условия, в каких здесь содержались больные. Он приехал в Париж затем, чтобы изучать анатомию, стать великим анатомом, а не затем, чтобы зашивать трупы в мешки, в которых их хоронили. Сейчас он никак не мог решить, должен ли он, подчиняясь воле отца, учиться у этого скучного хирурга, или ему следует постараться и получить место ученика у отверженного анатома Рушфуко. В коридоре он столкнулся с молодым человеком, это был его друг Жан-Жорж. Дальше друзья пошли вместе. Из высоких коридоров они вышли во двор, залитый красноватым солнечным светом. Там они сели на невысокую ограду, чтобы поговорить о дальнейшей судьбе Шарля. Жан-Жорж полагал, что Рушфуко обманщик.