Пфитц - читать онлайн книгу. Автор: Эндрю Крами cтр.№ 25

ПФИТЦ. Куда вы, герр граф?

ГРАФ. Я хочу завершить свои розыски. Только теперь я осознал действительную причину нашего сюда прихода, да и всего нашего путешествия. Я хочу найти Спонтини.

Граф идет к стеллажам и быстро теряется в их бесконечности.

— Вот теперь-то мы выясним, чей это сон.

Что вы хотите сказать?

— Если мы последуем за графом, значит, его, а если останемся с Пфитцем, значит, он все это приснил.

А если это ваш собственный сон?

— Нет уж, увольте, такой сон мне и во сне присниться не может.

Как только граф сворачивает за угол, кто-то накидывается на него сзади и приставляет к его горлу нож.

ГРАФ. Я вас умоляю! Вы не можете меня убить! Нельзя умереть в своем собственном сне!

НАПАДАЮЩИЙ. Можно, если он последний!

ГРАФ. Вы Спонтини?

Граф освобожден. Он поворачивается и видит нападающего.

НАПАДАЮЩИЙ. Я не Спонтини. И я тоже ищу его.

ГРАФ. Объяснитесь, пожалуйста.

НАПАДАЮЩИЙ. Когда-то нас было десятеро. Затем пятеро, затем двое. А теперь остался один я. Мы искали Спонтини. Мы писали его истории, его фантазии; мы придумывали мифические города и населяли их персонажами, которых могло породить его воображение. Мы упорно его искали. То, чем он был — чем бы он ни был, — являлось общем знаменателем всей нашей работы. Изо всей этой пестроты и сумятицы должен был возникнуть он, Спонтини.

ГРАФ. И все же вы так его и не нашли.

НАПАДАЮЩИЙ. Ему неизменно удавалось скрыться. Сколько раз мы подбирались к нему буквально на расстояние вытянутой руки, но в конечном итоге он снова от нас ускользал. Спонтини неуловим — этим, пожалуй, и ограничивались наши о нем познания; его работы были настолько разнообразны, настолько беспорядочны, что иногда мы начинали сомневаться в его существовании.

ГРАФ. Но ведь вы же сами и писали все эти работы — вы и ваши коллеги.

НАПАДАЮЩИЙ. Вы бы еще сказали, что перо их написало. Человек, водящий пером по бумаге, не более чем проводник мыслей, смысл и происхождение которых непостижимы для него и таковыми пребудут.

ГРАФ. А что случилось с остальными?

НАПАДАЮЩИЙ. Начались споры, сомнения, разногласия; некоторые вообще разочаровались в работе над «Афоризмами» — очень, к слову сказать, утомительной. Каждая книга должна к чему-то сходиться, фокусироваться в какой-то точке, у нас же она бесконечно ветвилась и разрасталась, становилась, по сути, процессом, не подававшим ни малейшей надежды на завершение. Гоняясь за автором, мы находили целый хор вразнобой бормочущих голосов. Складывалось впечатление, что Спонтини так и умрет, не закончив первого своего произведения. К тому же среди вас намечались личные раздоры. Наш председатель молча ревновал свою жену к одному из коллег. По ходу дела я начал замечать, что внутренние противоречия, разрывающие наш коллектив, явным образом сказываются на сочиняемых нами текстах; можно было подумать, что это его, Спонтини, дух оказывает на нас свое губительное влияние. Работа шла из рук вон плохо, и вот однажды председатель собрал нас для серьезного разговора. «Эта история, — сказал он, — может иметь любую из множества концовок. Хуже того, мы все еще не знаем, для кого она пишется, не знаем, где, когда и каким образом должна произойти развязка нашего повествования. Но мне хотелось бы поговорить о трудностях совсем иного рода. Я вижу — с болью в сердце вижу, — сколь пагубно сказываются на нашей работе тщеславие одних из нас и гордыня других, как вязнем мы в трясине эгоизма, своекорыстия и даже прямого обмана. Все мы здесь служим литературе, без нее мы ничто. Так не будем же забывать, что никакая жертва не чрезмерна, если она хотя бы на шаг приближает нас к нашей общей цели.

— Да о чем вы говорите? — прервал его какой-то скептик. — Какая там общая цель, если каждый из нас тянет одеяло на себя, превращая эту книгу в несусветный сумбур. Я предлагаю нам разделиться на несколько подкомитетов. Мы не можем все одновременно работать над Спонтини.

Председатель дал ему выговориться, а затем спокойно ответил:

— Да, я согласен, что Спонтини — автор весьма неординарный и что наша над ним работа полна внутренних противоречий. Но ведь все мы состоим из сплошных противоречий, так что в этом отношении Спонтини живет в каждом из нас.

Кого-то его слова убедили, а кого-то — нет. После долгого неприятного спора группа разделилась. Одни из нас продолжали работать над Спонтини, другие же взялись за новых авторов.

Прошел месяц, и вот как-то вечером, гуляя по пустынной улице, я встретил нашего председателя в виде настолько кошмарном, что я не сразу его и признал; одежда несчастного была в полном беспорядке, руки обильно перепачканы кровью. «Что вы сделали?» — воскликнул я в ужасе, хотя и без того понимал, чья на нем кровь, понимал, что он убил свою жену.

— Вот и конец повествования, — сказал он.

ГРАФ. Какой ужас. Но как же насчет читателя; пришли вы в конце концов к какому-нибудь соглашению, для кого пишется ваша книга, — хотя бы из чисто практических соображений, чтобы придать ей некоторую связность?

НАПАДАЮЩИЙ. Да. Ее зовут Эстрелла. И она была причиной всех этих событий.

— Нет, он лжет!

Успокойтесь, пожалуйста.

— Пустите меня! Пустите, я требую!

Слышен чудовищный рев и удары, подобные раскатам грома. Их сменяет встревоженный женский голос.

Голос этот принадлежал фрау Луппен — ну кто еще мог стучаться к нему ночью. Шенк уснул за столом, так и не написав ни единой строчки.

— Как вы тут, герр Шенк? — спросила она, когда картограф сообразил наконец, что происходит, и открыл дверь. — Я проснулась и вдруг увидела на улице свет, падающий не иначе как из вашего окна, и очень испугалась, не случилось ли с вами чего.

Умозаключение несколько неожиданное, но вполне соответствующее своеобразной и, в своем роде, весьма последовательной логике фрау Луппен. Одетая в домашний халат, она имела в правой своей руке зажженную лампу, в левой же — Флусси. Шенк пустился в уверения, что конечно же у него все в порядке, однако фрау Луппен упорно заглядывала через его плечо, придирчиво изучала кровать, принюхивалась к воздуху, Заметив на столе письменные принадлежности, она без дальнейших уже церемоний вошла в комнату и принялась переворачивать один за другим девственно чистые листы бумаги.

— Да вы что тут, никак пишете?

— Я собирался поработать над отчетом, но ненароком уснул прямо за столом.

— Вот так и начинаются пожары! А вдруг бы вы перевернули во сне лампу? И какая же тут у вас холодина! — Фрау Луппен двинулась к окну и наглухо закрыла ставни. — Если вы не сожжете себя, так заморозите до смерти.

Это сколько же сейчас времени? — думал Шенк. Во рту у него было сухо и противно, зато на верхнем листе бумаги поблескивал крошечная лужица слюны, его, естественно, собственной, натекшей за время сна. Заспанная, всклокоченная фрау Луппен выглядела не слишком благообразно. Накрученные на папильотки волосы придавали ей сходство с огромной страхолюдной куклой, на помятом лице цвели багровые пятна. И только Флусси выглядела ночью ничуть не хуже, чем днем, даже челка ее была все так же украшена кокетливым бантиком.