Впрочем, под норковой шубой и платье с распродажи сойдёт за модель haut couture. Вот я и состряпал норковое прикрытие для чека из крысинах шкурок. Взял один из конвертов с прозрачным окошком, с помощью переводных картинок украсил его логотипом Pan Am и нью-йоркским адресом компании, сунул внутрь чистый лист бумаги и отправил его по почте самому себе на адрес мотеля. Послание доставили завтра же утром, а местное почтовое отделение невольно мне помогло. Почтальон, гасивший марку, так смазал штемпель, что определить, откуда именно отправлено письмо, было попросту невозможно. Неуклюжесть неведомого благодетеля привела меня в щенячий восторг.
Надев свою форму пилота Pan Am, я сунул чек в конверт, положив его во внутренний карман кителя. Доехав до ближайшего банка, беспечно вошёл и предстал перед кассой, за стеклом которой сидела молодая женщина.
— Привет, — с улыбкой бросил я, — меня зовут Фрэнк Уильямс, заехал к вам отдохнуть на несколько дней, прежде чем явиться в Лос-Анджелес. Не будете ли вы любезны обналичить мне этот чек? Полагаю, документов, подтверждающих мою личность, более чем достаточно.
Вынув из внутреннего кармана конверт, я извлёк чек и положил его на стойку вместе с липовым удостоверением Pan Am и подложной лицензией пилота FAA, а конверт с узнаваемым логотипом Pan Am и обратным адресом намеренно бросил на стойку.
Девушка посмотрела на мое поддельное удостоверение и бросила взгляд на чек, но, похоже, больше всего заинтересовала её моя персона. Очевидно, пилоты гражданской авиации при полном параде были в Эврике редкостью. Она подвинула мне чек для подписи и, отсчитывая деньги, небрежным тоном задавала вопросы о моей работе и местах, где я побывал, а я отвечал так, чтобы подкрепить сложившийся у неё несомненно романтический образ лётчика.
Уходя, я предусмотрительно забрал конверт с собой. Я постарался, чтобы она обратила внимание на обёртку, что явно повысило доверие к чеку. Заодно эта трансакция подтвердила давно зревшее у меня подозрение, что для кассиров не так важно, хорошо ли выглядит чек; куда важнее, хорошо ли выглядит человек, предъявляющий чек к оплате.
Вернувшись в мотель, я работал допоздна, состряпав ещё несколько липовых чеков — каждый долларов на пятьсот или больше, и утром успешно сбыл их в различных городских и пригородных банках. Опираясь на свои знания о банковской процедуре прохождения чеков, я подсчитал, что могу провести в Эврике два дня, распространяя палёные аккредитивы, и тогда у меня будет ещё три дня в запасе, прежде чем хотя бы один вернут как подделку. Но периодически настигавший кризис личности вынудил меня пересмотреть график.
Я никогда не вживался в образ настолько, чтобы забыть, что на самом деле я Фрэнк Абигнейл-младший. Правду говоря, при случайных знакомствах, когда я был не в настроении лицедействовать и ничего не выигрывал от маскировки, я неизменно представлялся как Фрэнк Абигнейл, непоседливый парень из Бронкса.
Эврика — не исключение. Вдали от мотеля, где я зарегистрировался как Фрэнк Уильямс, или от девушки, соблазнённой человеком, которого она считала пилотом Pan Am, сбросив пилотскую форму, я был просто Фрэнком Абигнейлом-младшим. В какой-то степени моя настоящая личность стала убежищем от гнёта и напряжения лицедейства.
В Эврике, в морском ресторане, я познакомился с рыбаком с одной шхуны. Остановившись возле моего столика, он заявил, что лично поймал ту самую рыбу, что я сейчас ем, и подсел, чтобы со мной потрепаться. Как выяснилось, он оказался автомобильным фанатом, и я рассказал ему о своём стареньком Форде и о том, как довёл его до совершенства.
— Эге, как раз сейчас я и пытаюсь наладить то же самое — Форд-кабриолет 1950 года, — встрепенулся он. — А у тебя, случаем, нет никаких фотографий своей тачки, а?
— Есть, но остались дома, — покачал я головой.
— А дай мне свой адрес в Нью-Йорке, и я пришлю тебе фотки своих колес, когда разделаюсь с ними, — предложил он. — Чёрт, да я могу и прикатить в Нью-Йорк, чтобы повидаться с тобой!
Весьма сомнительно, что он написал бы мне или приехал в Нью-Йорк повидаться, а уж тем более, что я получу его письмо или приму его в гости, поэтому я без зазрения совести начал шарить в карманах в поисках клочка бумаги, чтобы записать свое имя и нью-йоркский адрес.
Нашёл один из чистых чеков, одолжил у официанта карандаш и как раз писал на его обороте, когда рыбака позвали к таксофону, висевшему на стене у двери. Поговорив пару минут, он помахал мне рукой, гаркнув:
— Эй, Фрэнк, слышь, мне нужно на судно! Заглядывай сюда завтра, лады? — и устремился прочь, даже не дав мне ответить. Вернув карандаш официанту, я попросил счёт и, указав на каракули на обороте чека, заметил:
— Вам нужен карандаш помягче. — Текст был едва различим. Вместо того, чтобы порвать в клочья, я сунул чек обратно в карман — и в результате этот дурацкий шаг обернулся для меня удачей. В номере я положил чек поверх открытой чековой книжки и, переодевшись, позвонил девушке. Мы провели чудесный вечер в отличном ресторане, окружённом высокими мамонтовыми деревьями, где-то в окрестностях Эврики.
Вечер выдался настолько чудесный, что когда на следующее утро я уселся за стол, чтобы слабать ещё три чека, я всё время мыслями возвращался к нему. По моим расчётам в самой Эврике и ближайшей округе осталось лишь три банка, пока не удостоившихся ни одной из моих высокохудожественных подделок, а я не хотел проявить неуважение ни к одному из них. Новая махинация захватила меня, все страхи перед сворой, сидящей у меня на хвосте, рассеялись, как с белых яблонь дым. Рассеялись и воспоминания о молодом рыбаке, встреченном вчера под вечер.
Закончив с первым чеком, я спрятал его в уже порядком истрепавшийся конверт. Не прошло и двух часов, как, доделав пару других, я был во всеоружии для прощального набега на Эврику, прошедшего без сучка без задоринки. Вернувшись в мотель под вечер, я смог пополнить утеплённую наличностью подкладку своего костюма ещё почти полутора тысячами.
И в тот же вечер сказал девушке, что завтра уезжаю.
— Наверное, буду летать из С.Ф. или Л. А., пока не знаю, — соврал я. — Так или иначе, буду частенько наведываться. Нужно лишь взять напрокат спортивный самолёт и прилететь. Для разнообразия взглянем на лес с высоты.
— Договорились, — согласилась она, поверив мне, и предложила отправиться в порт, чтобы поесть омаров. Мне было комфортно от того, что мысль о расставании отнюдь не лишила её аппетита, что меня вполне устраивало, но где-то за вторым блюдом я глянул в окно, увидел входящий в гавань баркас и припомнил молодого рыбака. А заодно вспомнил, что записал своё настоящее имя и нью-йоркский адрес — адрес отца, во всяком случае — на обороте одного из чеков. В тёмных закоулках души всколыхнулась тревога, будто меня обвели вокруг пальца. Чёрт возьми, куда я сунул этот чек? С ходу вспомнить не удалось, и попытки мысленно прокрутить события дня, одновременно поддерживая страстный диалог со спутницей, напрочь изгладили из памяти последний вечер с этой девушкой.
Вернувшись в номер, я искал бланк чека повсюду, но безуспешно. Бланков было много, но только склеенных в книжечку. Неизбежно напрашивался вывод, что как раз этот чек послужил основой для липового аккредитива Pan Am, отправившись в один из трёх банков. Да не могло этого быть, твердил я себе, мне же приходилось индоссировать каждый чек на обороте, и я наверняка заметил бы надпись.