Три заповеди Люцифера - читать онлайн книгу. Автор: Александр Овчаренко cтр.№ 45

— Уже нет. К моему удивлению, под этим инвентарным номером я обнаружил пакет из плотной обёрточной бумаги, запечатанный сургучом. В пакете находилось вот это, — и Шлифенбах протянул Кантемиру книгу в твёрдом переплёте, уголки которого были отделаны потемневшим от времени серым металлом. Каледин машинально поскрёб один из них ногтем.

— Серебро, — подтвердил его догадку реставратор. — Вы держите в руках дневник уроженца Саратовской губернии незаконно рожденного сына местного скотопромышленника Евгения Саротозина. Впрочем, как это следует из дневниковых записей, фамилия и имя автора этих строк вымышленные.

— Странно, — удивился Кантемир. — Обычно дневнику доверяют самые сокровенные мысли, и при этом не скрывают своего имени.

— На это у него были весомые причины. У Вас в руках дневник Джека Потрошителя.

— Кого?

— Да-да, Вы не ослышались, именно Джека Потрошителя. Возможно, Саратозин был лишь его последователем, хотя если сопоставить даты описанных в дневнике убийств, то можно предположить, что Евгений Саратозин и Джек Потрошитель — один и тот же человек. Впрочем, человеком его назвать трудно.

Подполковник раскрыл дневник, но прочитать ничего не смог, так как страницы были покрыты ровным, но мелким убористым почерком.

— Трудно что-либо разобрать. Местами чернила выцвели, но в условиях криминалистической лаборатории текст прочитать возможно, — сделал заключение Кантемир.

— Я обошёлся без услуг криминалистов. — довольным тоном произнёс Шлифенбах. — Как у реставратора, у меня имеется кое-какое оборудование, которым я не преминул воспользоваться. Я потратил не один вечер, и вот что могу сказать определённо: на портрете изображена мать Евгения Саротозина. Кстати, она действительно оказалась итальянкой.

— И как это можно соотнести с гибелью вашего отца?

— Пока не знаю, но интуиция подсказывает мне, что определённо какая-то связь между этими фактами есть.

— Я изымаю у Вас этот документ на время проведения следствия, — решительно произнёс Каледин, захлопнув дневник. — Протокол изъятия составим позже.

— Что-то похожее я предполагал, — примирительно произнёс Оскар Эммануилович и протянул Кантемиру прозрачный файл, который извлёк из ящика рабочего стола. — Тогда возьмите и это фото, возможно, оно Вам пригодится.

С фотографии, сквозь прозрачную оболочку файла, на подполковника миндалевидными глазами надменно взирала таинственная незнакомка.

09 часов 30 мин. 3 октября 20** года.

г. Москва, Лубянская площадь

Это были два тетрадных листа в клеточку, неаккуратно вырванные из середины ученической тетради и заполненные размашистым крупным почерком, неотягощённым знаками препинания.

«Так пишет человек, находясь в сильном душевном возбуждении, — отметил про себя Кантемир. — Ну, а что касается грамотности и построения фраз, можно сделать вывод, что автор письма диплома о высшем образовании не имеет, и его прошлое не является примером для законопослушных граждан».

К письму был пришпилен скрепкой помятый конверт.

— Отправлено из почтового отделения «Парголово», — пояснил Баринов, видя, с какой тщательностью Каледин изучает конверт. — Судя по штемпелю, три дня назад. Сегодня товарищи из Питера самолётом переправили. Перед этим был факс, но я настоял, чтобы нам направили подлинник. Эксперты в Питере уже поработали, «пальчики» сняли, и дали заключение, что письмо держал в руках именно Константин Крутояров. Он у них в Питере как семейный дебошир проходит. Судя по всему, личность мелкая, никчёмная, но заняться им следует.

— А писал тоже он? — машинально задал вопрос Кантемир и тут же смутился: так разговаривать с заместителем директора ФСБ не полагалось.

— Графологическая экспертиза сейчас проводится, — уточнил Владимир Афанасьевич, сделав вид, что не заметил нарушения этикета со стороны подчинённого. — Из личного дела по прежнему месту работы Крутоярова изъяли написанные им собственноручно заявление о приёме на работу и автобиографию. Текста мало, но эксперты обещали заключение в течение дня. Читай, больше отвлекать не буду.

Каледин разгладил ладонью письмо и углубился в текст.

Письмо Константина Крутоярова

Граждане начальники! Пишет Вам простой рабочий парень Костя Крутояров. Во-первых строках своего письма спешу сообщить вам, граждане чекисты, что я завсегда был по жизни нормальным пацаном, и если где и нарушал закон, то чисто по пьянке. Каюсь — бываю во хмелю не сдержан, и могу в сердцах ругнуться по матушке, но сейчас речь не об этом.

Так уж случилось, граждане начальники, что судьба моя лихая выкинула такой фортель, что вынужден я податься в бега. А потому прошу вас, помогите мне — простому мужику, которого нынче травят, как волка позорного, а я, если честно (землю жрать буду!) ни в чём не виноват! Мамой клянусь, никогда я «мокрушником» не был, и крови на моих мозолистых руках отродясь не бывало. Простите, товарищи НКВДешники, что путано излагаю. Мысли мои скачут, словно бесенята при белой горячке, то ли от страха за мою разнесчастную жизнь, то ли от возмущения, что подставили меня, как последнего лоха, а может быть, даже и оттого, что вот уже вторую неделю, как я не пью. Хотя порой так тянет, граждане начальнички, заложить «соточку» за воротник, что готов градусник заглотить, лишь бы градусы были! Простите, опять сбился с мысли. Итак, всё по порядку.

3 сентября этого года подписался я на халтурку — движок в автомобиле перебрать, и хотя для этого надо было тащиться на другой конец Питера, я согласился, так как очень уж мне деньги нужны были. Это в тюрьме на ужин бесплатно макароны дают, а здесь на воле надо за эти макароны хребет гнуть, да к тому, же и не один день. Ну да ладно. Приехал я, значит, уже под вечер в гаражный кооператив «Автомобилист», где разыскал Николая Николаевича, который объявление о ремонте движка дал. Фамилии его я не помню, но позже узнал, что он ещё и профессор каких-то там наук. Мужчина он оказался обстоятельным, и что хорошо — не жадным. Поладили мы с ним быстро, и я стал его «десятку» до ума доводить. Машина, я вам скажу, была новая, но запущенная, потому как хозяин её — Николай Николаевич — больше на служебной катался, а «десятка» так в гараже и пылилась. А для машины хуже этого нет. Она хоть и железная, но обхождение любит, и такого наплевательского отношения к себе не прощает. Короче, с «десяткой» я провозился до глубокой ночи, но до ума довёл, после чего лёг покемарить до утра прямо в гараже. Утром чуть свет хозяин явился, и моей работой доволен остался: заплатил, не торгуясь, пять «кусков», и предложил у него в загородном доме поработать. Обрадовался я, и стали мы с ним собираться в дорогу, но вот тут-то, граждане начальники, всё и произошло. Как человек пьющий, я всегда знал, что придёт время и помру я от водки, но о том, что абрикосовое варенье мне спасёт жизнь, даже не догадывался. Дальше произошло что-то несуразное и страшное, отчего я вторую неделю капли в рот не беру, впрочем, об этом я уже упоминал. Полез я, значит, в смотровую яму, по просьбе Николай Николаевича за абрикосовым вареньем, а у него там целый склад всяческой консервации. И пока я в темноте с банками разбирался, вдруг слышу, что в гараж зашёл кто-то и с хозяином разговаривает. Вроде бы и вежливо разговаривает, но мне этот «базар» как-то сразу не понравился, потому как вежливость эта — один обман! Со мной так вежливо обычно дежурный по медвытрезвителю разговаривал, перед тем, как в рожу дать, как он говорил — для профилактики. Потому и выглянул я из ямы. Вижу, стоит перед Николай Николаевичем какой-то фраер пижонистого вида — высокий, стройный, глазища большие, как у женщины, и вьющиеся волосы по последней моде до плеч. Такие обычно бабам нравятся, но мне красота его, граждане чекисты, до одного места. Мутный он какой-то: вроде как и в своём уме, и в то же время, вроде как слегка мозгами «повёрнутый». Так вот фраерок этот ни с того ни с сего вдруг хватает с верстака молоток и бьёт им по голове хозяина. Как вы, граждане КГБисты, знаете — человек существо нежное, и если ему молотком, или каким другим тяжёлым предметом по голове дербалызнуть, то ничего из этого хорошего не выйдет. От такого обращения — одно смертоубийство, что, в конечном счёте, и получилось. Страшно мне стало, товарищи дорогие! Последний раз я такой страх испытал в марте прошлого года, когда с мужиками в гараже по пьяной лавочке антифризу налакался. В тот раз всё обошлось, хотя и болел после этого сабантуя долго. И как тогда, в марте в гаражах, что-то вдруг «накатило» на меня. Очень мне жить захотелось, прямо страсть как захотелось, хотя жизнь моя, надо сказать, не лёгкая, и на неприятные сюрпризы очень даже щедра. И пока я, съёжившись, как маринованный огурец в рассоле, в яме хоронился, «мокрушник» этот спокойно сел в профессорскую «десятку» и куда-то из гаража укатил. Как я вылез из ямы и как через забор перемахнул, помню плохо. Я тогда выхлопных газов наглотался на всю оставшуюся жизнь! А когда первый страх прошёл, и я немного оклемался, то мои портреты уже на каждом углу висели, дескать, убивец я, и надо меня поймать как можно скорее. Враньё всё это, товарищи (а может, господа?) начальники! Нет крови на Косте Крутоярове, и никогда не было! Доказательств, или, как любит говорить наш участковый — алиби, у меня, кроме моего честного слова, никакого нет. Так что очень вас прошу, господа-товарищи, поверить мне на слово, потому как слово моё для вас последнее, и к вам с чистосердечным раскаяньем я не приду. Во-первых, каяться мне не в чем, а во-вторых, печёнкой чую, что разбираться со мной вы долго не станете, а завернёте мне «ласты» и потащите на «кичу» [20] . А мне такой расклад, сами понимаете, не в масть.