И я с восторгом начала осматривать улицу.
На удивленные взгляды прохожих я решила не обращать внимания – какое мне дело до тех, кто снится! – и бодро пошагала к виднеющейся вдали небольшой площади.
Как и в реальной жизни, на ней оказался маленький сквер, правда, деревья более могучие и высокие.
Посреди сквера белели снежные горки разной высоты с накатанными ледянками и небольшая снежная крепость: в ней под присмотром нянек играла малышня.
С горок катались дети.
Побогаче, в пальто с меховыми воротниками и сапожках, скатывались на санках, установленных на короткие лыжи. Малышня победнее, в дублёнках и валенках, съезжала, подстелив соломы.
В принципе, всё как и сейчас, в XXI веке, не считая того, что в наше время никто не гуляет с детьми на центральных улицах и проспектах, потому что там не продохнуть от потока машин.
Я сделала круг по площади, глазея на витрины.
Ателье, за стеклом очень креативное платье – длинное, фиолетовое, с чёрной бархатной оторочкой. Если бы не огромный бант сзади, ниже талии, наряд вполне можно принять за брендовый «Карло Пазолини».
В следующей витрине выставлены бутылки с винами: от современной ее отличала лишь напыщенная драпировка в виде театрального занавеса – бархат, фалды, складки, и всё темного цвета, вишневого, коричневого. Ничего оранжевого или серебристого.
Я прошла вход в продуктовый магазин: в витрине лежали разнообразные деликатесы, но не настоящие, сделаны то ли из воска, то ли из гипса? Пластика ведь в 1913 году не было? Лимоны, груши, раки, огромная пучеглазая рыбина, всё было раскрашено в темноватые цвета.
В магазин вошли две дамы, и я осмелилась пробраться за ними.
Да, магазин 1913 года – это вам не нынешний супермаркет с коробками на цементном полу.
Прилавки из мрамора, над ними круглые стеклянные витрины, а за спиной продавцов тёмные деревянные шкафы до потолка. Все сотрудники – мужчины, в белых фартуках и белых перчатках. А касса какая – ретро! Сияющие кнопочки на рычажках, кассир крутит сбоку блестящую жёлтую ручку, раздается звон, и открывается ящичек для денег.
Интересно, в 1913 году уже были макароны и сосиски? Или их позже изобрели? Спросить, что-ли, по голове не ударят. В конце-концов, это просто сон, чего бояться?
– Простите! – окликнула я продавца. – Сосиски в продаже есть?
– Позвольте, мадмуазель, какие же сосиськи (он так и сказал: «сосисЬки») в пост?! После Рождества милости просим, а сейчас скоромного не торгуем.
– Ах, да, как это я забыла про пост? А макароны? Макароны есть?
– Извольте, вон в той витринке.
– Благодарю, – сказала я.
Надо же, как я теперь благообразно выражаюсь!
Я подошла к витрине: макароны стояли в стеклянных вазах с крышками – длинные, жёлто-серые, очень толстые и с дырками посередине.
Ага, значит, уже изобрели.
Я внимательно оглядела магазин и, к своему удивлению обнаружила – в 1913 году существовали консервы, какао, кетчуп, шоколад, манная крупа, плавленый сыр и даже кока-кола: на одном из прилавков стояла маленькая корзинка, а в ней – пузатая бутылочка кока-колы и пакетики с надписями по-английски. Судя по рисункам, в пакетиках были крекеры, кукурузные хлопья и шоколадное печенье.
Продавец перехватил мой взгляд, лучезарно оскалился и доложил:
– Только вчера доставили из Американских штатов. Я улыбнулась в ответ и пошла к выходу.
Возле дверей, там, где в современных магазинах автоматы с разноцветными шариками жевательной резинки, стоял столик с подносом.
На подносе лежала гора конфеток в пестрых фантиках. Покупатели брали по одной, перед тем, как покинуть магазин. Я тоже взяла конфетку и положила в карман пуховика.
Обошла площадь по периметру, и оказалась на стороне Садовой, где стоял наш дом.
В супермаркете расположилась чайная.
Во всяком случае, так было написано на вывеске. И в витрине стоял толстый самовар, похожий на стыковочный узел космической станции.
Внутри чайной я обнаружила мужчин, пьющих вино, и ринулась назад, на улицу.
Я почти подошла к нашему парадному, когда дверь открылась – в 1913 году она была со стеклянным окошком овальной формы, и на тротуар выкатились смешные детские санки: два деревянных креслица с подлокотниками стояли друг за другом на длинных полосках металла, напоминающих лезвия беговых коньков, под сиденьями свисали стёганые мешки.
Санки подтолкнула нога в сапожке, рука придерживала дверь.
Затем на улицу вышла дама с двумя маленькими детьми, мальчиком и девочкой, на детях пальто с меховыми воротниками и огромными пуговицами. У девочки на шапочке топорщилась большая меховая оборка, казалось, кроха радостно и наивно смотрит из серединки мехового цветка.
Я с интересом рассмотрела наряд дамы: длинная шуба из каракуля, с короткими и очень широкими рукавами, отороченными пышным черным песцом или чернобуркой, длинные перчатки со множеством мелких пуговок-бусинок, обтянутых кожей. Сапожки тоже с пуговками, на каблучках, похожих на песочные часы.
Дама по очереди усадила детей в креслица, заправила ножки в стеганые конверты и прицепила концы конвертов к поручням.
– Поехали с орехами! – весело сказала она.
Дети залились счастливым смехом.
Процессия прошла мимо меня, оставив яркий, крепкий запах духов.
Я осторожно вошла в парадное – совершено другое, не такое, как в настоящей жизни: жарко натопленное, ухоженное, даже роскошное.
И огонь, пылающий в камине, и сияющее зеркало в золотой раме, и пурпурный ковер перед лестницей, и пальма на площадке у окна, и мраморная окраска стен, – все разительно отличалось от парадного, где жила моя бабуля.
Я сделала шаг, но наперерез мне вдруг вышел человек, похожий на Петровича, которого я сперва не заметила – он сидел у стены, на длинной скамейке с плюшевым сиденьем.
Судя по мундиру, смутно напомнившему гусарский, это был дореволюционный вахтер. Или как там их называли в 1913 году?
– Позвольте, барышня, вы в который номер? – спросил вахтер.
– Я в квартиру.
– В которую, к кому? Фамилия господ какая?
– Фамилию не помню, а квартира на четвертом этаже.
Я попыталась вспомнить, называла бабуля фамилию художницы и ее мужа-инженера? Нет, не называла.
– Позвольте выйти прочь, – ласково сказал вахтер.
Вспомнила, кажется, вахтеры раньше назывались привратниками?
И он вежливо, но твердо выпер меня на улицу.
Вот так сон, уж пора бы мне просыпаться, потому что на улице очень холодно.
Делать нечего, побегу с канала, вернусь домой через черную лестницу.