Да, мы хорошо разбираемся в сердечных болезнях. Наверное, ты очень, очень беспокоишься, что же они оставят тебе в завещании.
— Вам нравятся мои кольца? — вдруг спрашивает Белладонна ледяным голосом.
— О, очень, — восторженно восклицает Джун. Сама Белладонна заговорила с ней! Погодите, вот приедет она домой, расскажет всем в загородном клубе Гроувсайд о том, какой у нее был чудесный вечер и как с ней разговаривала волшебная Белладонна! — Они просто чудо!
— Вот это открывается. — Белладонна протягивает руку и приподнимает камень на одном из рубиновых колец. — Видите? Самое удобное место, чтобы хранить… эссенции. — Она опускает мизинец в чашечку с белым порошком и слизывает чуть-чуть. — Если принимать бесконечно малую капельку яда каждый день, в конце концов вырабатывается невосприимчивость к нему. Вы станете неуязвимы, даже если нет противоядия.
Она захлопывает крышечку, встает и, не произнеся больше ни слова, уходит.
— Ты смотри-ка! — восклицает Джордж. — Этой дамочке палец в рот не клади!
— Джордж! — увещевает его Джун.
Я с трудом удерживаюсь от смеха. Ни тот, ни другая не заметили враждебности Белладонны. Они опьянели от счастья на одну ночь оказаться в ее гареме.
Меня подмывает им сказать: скорее его можно сравнить с гаремом императрицы Феодоры в Босфоре. Из того гарема был только один выход: в мешке, с камнем в ногах, исчезнуть без следа в бурном море.
Проходит час, и Джорджу уже не так весело. Его лицо раскраснелось, сердце бешено колотится.
— Мне нужно выйти, — со стоном шепчет он жене. — Что эта дамочка со мной сделала?
— Джордж, не говори глупостей, — укоризненно отвечает Джун. — С какой стати Белладонна будет тебя травить?
— В самом деле, с какой стати? — вкрадчиво поддакивает Джек. — Позвольте, я отвезу вас домой.
Джун начинает благодарно щебетать, ей нравится чувствовать на локте сильную руку Джека. Он ведет ее в гардероб, к Джози, выводит на запруженную толпой улицу. Джордж плетется сзади на неверных ногах. Джек шепчет что-то одному из швейцаров, к ним мгновенно подкатывает машина. Будь Джун повнимательнее, она бы заметила в этом малую толику необычного. Но ее никак нельзя назвать наблюдательной особой.
Джордж плюхается на переднее сиденье, Джун усаживается сзади и без умолку лопочет о восхитительном вечере. Машина сворачивает за угол, в темноту, и останавливается на красный свет. Вдруг ни с того ни с сего дверь распахивается.
— Здравствуй, Джордж, — произносит чей-то голос, и тяжелый кулак бьет его в челюсть.
— Что… — только и успевает вымолвить Джун. Ей на голову опускается плотный капюшон, могучие руки толкают ее в бок и стискивают так, что она не может шелохнуться.
Дверь захлопывается, машина срывается с места. Ехать недалеко, всего лишь пару раз обогнуть квартал да свернуть к пустым загрузочным воротам фабрики «Чмок-чмок». Но для Джун поездка кажется бесконечной, она уверена, что эти негодяи хотят изнасиловать ее и убить.
Прошу, о, прошу, о, прошу вас, не надо…
Машина останавливается, двери открываются. Чьи-то руки вытаскивают извивающуюся Джун из машины, перекидывают через плечо; ее куда-то несут, голова болтается внизу, ее тошнит, голова кружится. От страха она тихо поскуливает под капюшоном. Потом ей связывают руки. Она не может дышать, ничего не видит. Помогите, кто-нибудь, помогите. Ее тащат куда-то вниз по лестнице. Убьют…
Потом похитители останавливаются, бесцеремонно кидают Джун на стул, лицом к стене. Ноги ее тоже связаны. С нее стягивают капюшон и хлопают по щекам. В комнате горит тусклая лампочка, она почти ничего не видит. Джун напугана до полусмерти, вот-вот упадет в обморок, зовет на помощь своего никчемного мужа: приди, спаси меня…
Сиди и готовься к смерти, Джун Никерсон. Теперь ты понимаешь, каково это, когда тебя бросают одну в темноте.
Джун не знает, что Белладонна сидит совсем рядом, позади нее. Она только чувствует присутствие чего-то злого, кого-то очень злого, человека, который желает ей одного — боли, смерти, забвения. Этого не может быть, думает Джун. Чем я заслужила такое? Наверное, меня отравили чем-то в клубе «Белладонна» и теперь мне снится кошмар, я проснусь возле бассейна в загородном клубе Гроувсайд и пойму, что все это лишь дурной сон.
— Джун Никерсон? Джун Элизабет Никерсон? — слышит она голос у себя за спиной. Голос, конечно, мой, только звучит он глубже и с легким акцентом; я специально изменил его, чтобы она ни о чем не догадалась, не распознала, что с ней говорит человек, который совсем недавно сидел рядом в клубе «Белладонна». Я вызвался вести эту милую беседу, и Джек, кажется, рад, что он избавлен от такой участи.
— Да, — отвечает Джун. Откуда незнакомый голос знает ее девичью фамилию? Она так удивлена, что даже решилась ответить. — Кто вы такой? Откуда знаете мое имя?
— Джун Элизабет Никерсон, вы выросли в Миннеаполисе с родителями, Полом и Блэр Никерсонами?
— Да, — отвечает она дрожащим голосом.
— Отлично, — продолжает голос, — тогда вы, наверное, та самая Джун Элизабет Никерсон, которая в феврале 1935 года отправилась в Англию, в Лондон.
Джун ничего не отвечает, но вдруг чувствует на горле сильную руку. Она визжит.
— Отвечайте на вопросы, — говорю я елейным тоном, стоя сзади, чтобы она меня не видела. — И тогда я не причиню вам вреда. Вы меня понимаете?
Она всхлипывает так громко, что не может ответить.
— Вы меня понимаете?
— Да, — выдавливает она наконец.
— Если вы не станете отвечать на вопросы, я буду вынужден причинить вам боль. Вы же не хотите, чтобы вам было больно, правда?
Джун трясет головой так усердно, что отваливаются накладные ресницы.
— Вот и умница, — говорю я. — Значит, вы и есть та самая Джун Элизабет Никерсон?
— Да, — всхлипывает она.
— Джун Элизабет Никерсон, вы уехали в Англию, в Лондон, в феврале 1935 года, а кузина приехала к вам в марте 1935 года? Вы покинули Лондон и Англию в мае 1935 года, без кузины?
— Да, — лепечет она. — Да.
— Как звали вашу кузину?
— Иза… Изабелла. — Она произносит это так тихо, что получается почти «Белла». Ее лицо позеленело куда сильнее, чем двумя часами раньше, когда Джек рассказал ей о кошке, которая съела палец хозяина.
— Сколько лет было вам тогда?
— Девятнадцать.
— Сколько лет было вашей кузине?
— Восемнадцать.
— Зачем вы приехали в Лондон?
— Я хочу домой, — рыдает Джун. — Отпустите меня, пожалуйста.
Хогарт был прав. До чего же она занудна.
— Я отпущу вас домой, если вы ответите на мои вопросы, — обещаю я ей, мелодраматично вздыхая. — Честное слово. — Я, естественно, забываю уточнить, когда именно отпущу ее. В таких случаях неведение блаженно.