— Тебе можно доверять? — спрашивает Стриж-один.
— Доверять безоговорочно? — спрашивает Стриж-два.
— Об этом не принято рассказывать.
— Тем более детям.
— Я не ребенок, — протестует Арундел. — И я дал вам слово. Слово чести.
Стрижи переглядываются.
— Клянусь, — с жаром добавляет Арундел. — Клянусь честью сестры.
— Старина, они обманывали женщин, — тихо говорит Стриж-один. Арундел никогда не слышал в его голосе такой мягкости. — Даже не женщин. Молодых, невинных девушек. Не старше тебя.
— Вы хотите сказать — они их соблазняли? — спрашивает Арундел.
— Нет, — отвечает Стриж-два. — Отнюдь не соблазняли.
Наступает молчание, и впервые за все время знакомства Арундел горячо желает, чтобы они заговорили.
— Но что же они с ними делали? — спрашивает он.
— Продавали с аукциона, — отвечает Стриж-один.
— Обманом завлекали их, одурманивали наркотиком и продавали с аукциона тому, кто заплатит самую большую сумму, — добавляет Стриж-два.
— Из расчета — тысяча долларов в неделю.
— Тот, кто купил девушку, мог делать с ней все, что вздумается.
— Они устраивали собрания каждые три года. В разных домах.
— Это продолжалось из века в век.
— Традиция, понимаешь. Зашифрованные письма.
— Секретность подогревала удовольствие.
— Но самым большим развлечением были торги.
Они снова замолкают. Лицо Арундела становится мертвенно-серым, как зимнее небо перед бурей. Он с трудом сдерживает тошноту.
— И мой родной отец был одним из них, — сдавленно произносит Арундел. — В этих гнусностях участвовал мой отец.
— Боюсь, что да, старина, — говорит Стриж-один.
— Мать об этом знает? — спрашивает Арундел.
— Конечно, нет.
— Ну зачем ему это нужно? — вопрошает Арундел. В его глазах стоят слезы. — Зачем ему это было нужно? Он когда-нибудь покупал?..
— Не знаю, — отвечает Стриж-один. — А зачем вообще человеку нужно такое?
— Власть, — говорит Стриж-два.
— Жажда власти, стремление повелевать.
— Порочность.
— Неужели я стану таким же, как отец? — чуть не плачет Арундел.
— Не станешь, старина.
— Ни за что.
— Откуда вы знаете? — спрашивает Арундел.
— Ты же здесь, не так ли? Говорил, разразилась катастрофа, — напоминает Стриж-один.
— Но еще не сказал, какая именно, — добавляет Стриж-два.
— Я знаю, что на этой фотографии есть мой отец, — говорит Арундел. Стрижи понимают, какую фотографию он имеет в виду. — И я хочу знать, что я могу сделать, как остановить это, прежде чем его лицо откроется, как лица всех остальных. С тех пор, как начали появляться снимки, отец сам не свой. Заболел, не выходит из дома, а мать страшно беспокоится. Я не хочу, чтобы с моей матерью случилось что-нибудь плохое. Или с сестрой.
— Или с тобой, — спокойно добавляет Стриж-один.
— Например, подмочит репутацию, — столь же спокойно говорит Стриж-два.
— Как вы смеете? За кого вы меня принимаете? — восклицает Арундел, не веря своим ушам. — Я здесь не ради того, чтобы выгораживать себя. Господи, да я и сам не знаю, что делаю. Наверно, схожу с ума, и мне не с кем больше поговорить. Я знаю, мой отец что-то затевает. К нему приходит гораздо больше гостей, чем обычно, и…
— Знаем, старина, — перебивает Стриж-один.
— Осторожность не помешает, — говорит Стриж-два.
— Ради твоей собственной безопасности.
— Боже, помоги мне. — Арундел снова прячет лицо в ладонях.
— Девушкам никто не помогал.
— Никто на всем свете.
— Но ты можешь им помочь.
— Ты и больше никто.
— Что вы хотите сказать? — спрашивает Арундел, выпрямляясь.
— Когда маски будут сорваны со всех, Клуб прекратит свое существование, — поясняет Стриж-один.
— Давно пора, — добавляет Стриж-два.
— Но среди них есть один человек.
— Мой отец, да? — спрашивает Арундел.
— Нет. Не твой отец, — отвечает Стриж-два.
Арундел глубоко вздыхает и допивает виски.
— Худший из них, — говорит Стриж-один.
— Самый худший.
— Ты поможешь найти его?
— Поможешь?
Арундел вытирает глаза. Его губы сурово сжимаются. В эту минуту он невероятно похож на Гая, будто мгновенно повзрослел, из юного теленка, поглощенного только собой, превратился во взрослого мужчину, способного встретить лицом к лицу жестокую реальность этого мира.
Добро пожаловать в Клуб!
— Я вам помогу, но при одном условии, — говорит Арундел.
Стрижи наливают себе виски и бесстрастно молчат. Они умеют ждать.
Арундел набирает полную грудь воздуха.
— Условие такое: вы не станете раскрывать лицо моего отца, — говорит он. — И, если он предоставит мне все нужные вам сведения, вы прекратите распространять фотографии. По крайней мере, те, на которых показано его лицо. Я прошу не ради себя. И не ради него, подлеца. Только ради матери и сестры. А что будет со мной — мне все равно, — заканчивает он.
— Или с твоим отцом, — говорит Стриж-один.
— Нет. С отцом — не все равно, — возражает Арундел, и его лицо бледнеет еще сильнее.
— Ты хороший юноша, — серьезно произносит Стриж-один. — Я бы гордился таким сыном.
— Я сын своего отца, — с горечью говорит Арундел.
— И своей матери, — добавляет Стриж-два.
— Сейчас это меня не утешает. — В голосе Арундела слышится бесконечная усталость. — Расскажите, что я должен сделать.
— Скажи ему: Бейтс. Бейтс в 1935-м.
— Спроси, где сейчас Бейтс.
— Бейтс никогда не узнает, как мы его нашли.
— Мы умеем заметать следы.
— Что верно, то верно, — бормочет про себя Арундел.
— Фотографии перестанут появляться.
— Клуб будет забыт.
— Если у него хватит сил рассказать своему единственному сыну.
— Где находится Бейтс.
— А иначе мы не можем ничего гарантировать.
— Совсем ничего.
И они снова замолкают. Время от времени у стойки бара слышится смех, но голосов не разобрать.
— Я падаю в кроличью нору, верно? — наконец произносит Арундел.