Странствие Бальдасара - читать онлайн книгу. Автор: Амин Маалуф cтр.№ 86

На этих страницах Мазандарани старался опровергнуть распространенное мнение, согласно которому Высшее Имя, если оно и существует, не должно произноситься людьми, потому что живые создания и предметы, которые могут быть названы по имени, суть те, над которыми можно обрести некую власть, тогда как совершенно очевидно, что над Богом не может быть никакой власти.

Отвергая это суждение, автор принимается за сравнение иудаизма и ислама. Если в религии Моисея и в самом деле грозят карами тем, кто произносит неизреченное Имя Господа, и стараются найти средства избегать всякого прямого упоминания Создателя, религия Магомета решительно придерживается прямо противоположной позиции, побуждая верующих день и ночь произносить Имя Бога.

Действительно, подтвердил я капеллану и его ученикам, в исламской стране не бывает разговора, в котором бы десять раз не прозвучало имя Аллаха, нет сделки, в которой обе стороны не клялись бы Им беспрестанно; нет изъявлений вежливости, приглашения в гости, слов прощания, угроз или увещеваний, в которых не вспоминали бы о Нем.

Этот призыв — бесконечно произносить Имя Бога — относится не только к самому слову «Аллах», но и к его девяноста девяти именам, и точно так же к Сотому Имени — для тех, кто его знает. Мазандарани цитирует здесь строфу, которая и была в начале всех споров о Высшем Имени, — «Восславь Имя Господа Твоего, Величайшее», — замечая, что Коран не ограничивается тем, что сообщает нам о существовании «Высшего» Имени, но прямо призывает нас прославлять Бога по этому Имени…

Читая этот отрывок, я вспомнил о своих разговорах с принцем Али Эсфахани, которые мы вели тогда на море, и сказал себе, что, несмотря на его нежелание признавать знакомство с этой книгой, теперь я убежден, что ему уже случалось читать сочинение Мазандарани. Тогда я спросил себя, не настигала ли и его, когда он листал эту книгу, такая же временная слепота? И как только этот вопрос пронзил мой разум, в ту же минуту моя слепота вернулась и помешала мне продолжить чтение… Я обхватил голову руками, изображая сильную мигрень, а мои друзья принялись сочувствовать, успокаивать меня и предлагать разные лекарства. Самым действенным, сказал мне Магнус, который тоже иногда мучился головными болями, было бы погрузиться… в полную темноту. Ах, если бы он знал!

Хотя нынешнее чтение оказалось коротким, сегодня мои друзья были менее разочарованы. Я им читал, переводил, объяснял, и если бы мне и дальше удалось поступать таким же образом, день за днем, вскоре в этой книге не осталось бы для них ни одной тайны — как и для меня.

Следующее наше чтение возобновится не завтра, а в понедельник. Лишь бы мне удалось «священнодействовать» так же, как сегодня. Я ведь не прошу Господа раз и навсегда разорвать ту вуаль, которая застит мне глаза темнотою, я лишь прошу Его каждый день приподнимать ее ненадолго. Может, я прошу слишком многого?

Воскресенье, 29 августа.

Сегодня с самого раннего утра все отправились на церковную службу, которая здесь настолько обязательна, что на отлынивающих от нее строптивцев часто доносят их же соседи, и наказанием им бывает тюрьма, иногда — кнут или какие-нибудь другие неприятности. Я же, будучи иноземцем и «папистом», избавлен от этого. Но в моих же интересах, как мне сказали, не слишком высовываться, и не стоит выставлять напоказ мою нечестивую голову, разгуливая по улицам. И вот я остался в своей комнате, я буду отдыхать, читать и писать, укрывшись от чужих глаз. Мне слишком редко случается проводить время в праздности, чтобы я не ценил таких часов.

Я живу словно во взметнувшейся над городом небольшой башенке, окна которой выходят справа на ряды крыш, а слева — на собор Святого Павла, он такой огромный, что кажется, он совсем близко. Места в моей комнате едва хватает для одной кровати, но достаточно перешагнуть через несколько ящиков и пробраться между балками, чтобы оказаться под самой крышей, где царит утренняя свежесть. Я долго сидел там в темноте. Может, там водятся крысы и блохи, но я их не видел. Все это долгое утро мне было спокойно, я радовался, что обо мне забыли, а так как я хочу, чтобы это забвение длилось еще долго-долго, мне, наверное, придется поститься до самого вечера.

30 августа.

Мы должны были возобновить наше чтение, но сегодня утром капеллан, не предупредив меня, куда-то исчез. Учеников его тоже не было. Бесс сказала, что через три-четыре дня они вернутся. И хотя женщина выглядела встревоженной, откровенничать со мной она не стала.

Итак, у меня впереди еще один праздный день, что ж, я не жалуюсь. Только вместо того чтобы просто сидеть без дела в своей комнате или в пристройке наверху, я решил прогуляться по Лондону.

Каким чужим чувствую я себя в этом городе! Мне постоянно кажется, что я привлекаю настороженные неприветливые взгляды горожан; нигде больше не смотрят на приезжих с такой враждебностью. Может, это из-за войны между голландцами и французами, которая все еще продолжается? Или из-за прежних междоусобных войн, поднявших брата на брата, сына на отца и надолго поселивших горечь и подозрение в их сердцах? Или из-за фанатиков, которых здесь — легион и которых хватают, как только обнаружат? Наверное, из-за всего сразу, тем более что врагов здесь — подлинных или мнимых — бесчисленное множество.

У меня было желание посетить собор Святого Павла, но я отказался от этого, боясь, как бы какой-нибудь ретивый ризничий не рассердился и не донес на меня. Любой «папист» подозрителен, особенно если он — уроженец Италии; по крайней мере у меня сложилось такое впечатление во время моей прогулки. Ежесекундно мне приходилось бороться с самим собой, подавляя чувство гнетущего беспокойства, которым сопровождался каждый мой шаг.

Единственным местом, где я чувствовал доверие к себе, были книжные лавки возле кладбища при соборе Святого Павла. Рядом с ними я уже не ощущал себя ни иноземцем, ни «папистом», для держателей этих лавок я был уважаемым собратом и покупателем.

Я всегда думал, а сегодня еще больше уверился в том, что торговля — единственное почтенное занятие, а торговцы — единственные цивилизованные существа на этом свете. Иисус, должно быть, изгнал из храма вовсе не торговцев, а солдат и священников!

31 августа.

Я как раз собирался выходить, чтобы снова пройтись по книжным лавкам, когда Бесс предложила мне выпить с ней пива. Мы сели за столик, стоявший в углу таверны, словно оба были посетителями ее заведения. Она несколько раз поднималась, чтобы подлить нам пива или перекинуться несколькими словами с завсегдатаями. Вскоре поднялась суета и привычный шум: не настолько слабый, чтобы нам приходилось шептаться, и не настолько сильный, чтобы кричать во всю силу легких.

Некоторые слова Бесс ускользали от меня, но, кажется, я уловил почти все и она тоже меня поняла. Даже когда, захваченный своим рассказом, я начинал вставлять в свои фразы больше итальянских, чем английских слов, она все так же согласно кивала головой, показывая, что все понимает. Я ей охотно верю. Разумный и расположенный к тебе человек может при желании понять и по-итальянски!