Ищи ветер - читать онлайн книгу. Автор: Гийом Виньо cтр.№ 38

Я так опешил, что ничего не ответил. Откуда-то я знал, что это не блеф. Мне действительно вдруг показалось, будто иссохшая старушка видит сквозь стены. Я поежился, как от сквозняка: вуду, не иначе.

— No, no… I won’t tell, — прошептала бабушка, увидев мое встревоженное лицо. — Good man. Give me your hand [45] .

Она завладела моей правой рукой и потерла большим пальцем ладонь; голова ее покачивалась из стороны в сторону, глаза были закрыты. Вдруг она рассмеялась.

— Good man, but stupid too! Beautiful… Don’t worry, man, she’s stronger than you doing here, mister? Ooh… okay. Pride… It’s all gonna be fine, but you gotta try… [46]

Старая ведьма выпустила мою руку и лукаво улыбнулась. Я стоял — пень пнем, и ей пришлось сказать мне что-то вроде: «Ну, ступайте же, все уже уходят, да смотрите, чтоб Дерек не пил слишком много дядюшкиного зелья». Зелье — не зелье, лично я собирался этим нектаром насладиться как следует.

Мы набились ввосьмером в грузовичок Дерека и покатили по извилистым дорогам, терявшимся в балках. Руперт, не обращая внимания на тряску, наигрывал на гитаре старый блюз, там было что-то про уборку хлопка, и от одной его мелодии ныла спина, а я даже не решался подхватить припев, чувствуя себя чужаком. Мои-то предки сажали картошку. Я только насвистывал, улыбаясь черной ночи и золотистым шарикам, мельком выхваченным фарами из болота, — глазам аллигаторов. Я вспомнил бабушку Шарлотту и снова невольно поежился. В какой-то момент Дерек — руль ему не доверили — наклонился ко мне.

— Ну, и что тебе наговорила бабуля?

— Да так… ничего особенного.

— Впечатляет, а? — поддразнил он.

Я улыбнулся.

— Ты ей понравился, Джек, точно тебе говорю. Она никому этого не делает… ну, этот фокус с рукой. Говорит, от этого жизнь уходит. Видно, тебе было очень надо…

Я ломал голову над тем, что бы это значило, когда грузовичок притормозил и остановился возле кривобокой лачуги, кое-как сколоченной из листов железа и разнокалиберных досок. Едва смолк мотор, грянул оглушительный выстрел: я пулей вылетел из кузова и распластался на земле, едва не угодив в болото. Дерек сложил руки рупором и крикнул:

— It’s me, it’s Harry! [47]

Через несколько минут чей-то дребезжащий голос пригласил нас войти. Все высыпали из кузова и покатились со смеху, глядя, как я, с перепуганной физиономией, мешу коленками дорожную грязь. Дерек повернулся ко мне, едва удерживаясь от хохота.

— Дядя всех так встречает, — объяснил он. — А Гарри — это, видишь ли, единственный племянник, которого он еще помнит, вот вся родня и представляется так, а потом он принимает нас за него, всех по очереди. Отчего же не порадовать старика… тем более, что Гарри уже три года как в могиле.

— Предупредили бы, мать вашу, что в меня тут будут палить!

— Да брось, не в тебя ведь — в воздух, это так, дружеское предупреждение.

Я выругался, утирая лицо.

Как выяснилось, дядюшка Лафайетт, мозгляк лет пятидесяти, вовсе не страдал болезнью Альцгеймера. То есть симптомы были те же, но причина другая — допился. Дерек сказал, что самогонный аппарат дядя соорудил из старых автомобильных радиаторов и что просто от пьянства у него крыша бы не съехала, а все дело в высокой концентрации свинца в полученном из этой оригинальной установки пойле, отменного, надо сказать, качества. Я шарахнулся, и он поспешил добавить, что надо залить в себя чертову прорву, чтобы дойти до состояния Лафайетта.

— Не все ли равно, что пить, просто надо меру знать, только и всего.

Добровольно принять дозу свинца — мне это было не все равно, но труден только первый шаг, и, как ни удивительно, я даже перебрал. Дальнейшее помню плохо.

Кажется, я проникся нежными чувствами к собаке дядюшки Лафайетта и горько плакал, когда пришла пора расставаться в предрассветный час. Кажется, на обратном пути я всех достал, распевая во все горло блюз собственного сочинения, в припеве которого поминалась ту blue bitch. Кое-чего о себе лучше не знать.

Свинцовое похмелье оказалось хуже любого другого. Не смертельно, конечно, но я отложил отъезд на день.

42

Дерек все пытался всучить мне пачку долларов за «Хассельблад», а я отказывался под тем предлогом, что, может, он его еще и не продаст. Тогда он решил заплатить мне за отработанные часы по завышенной ставке и на этом уперся. Он хотел дать мне тысячу долларов, после двух часов дебатов и ящика пива, распитого на палубе «Вуду Чайла», мы сошлись на пяти сотнях. Я взял с него обещание, что он обратится к Питу Ричарду, магазин на улице Декатур, когда надумает продавать «Блад». Как-никак я был у этого парня в долгу. Дерек пообещал, но как-то уклончиво.

Я уехал около полудня, на прощание сделав несколько снимков счастливого семейства последним одноразовым фотоаппаратом. Я знал, что еще вернусь сюда, и в нашем прощании было что-то театральное. Я остановился в Новом Орлеане, чтобы заправиться и купить еды в дорогу. А сразу после границы штата Миссисипи, шаря под пассажирским сиденьем в поисках Боба Марли, наверняка подпорченного водой, я нащупал предмет, который опознал, не глядя. «Хассельблад». Я достал его из-под сиденья, не зная, то ли прыгать от радости, то ли мучиться совестью. Скотчем к нему была приклеена наспех нацарапанная записка.

«Врать ты совсем не умеешь, Джек, и не надейся, что Джанин тебе поверила. Уж не знаю, как ты это провернул, но я и раньше подозревал за тобой темные делишки. Спасибо, и не вздумай отказаться от подарка, не то обижусь… Тогда придется-таки всадить тебе по пуле в оба колена. Вопрос чести, ту friend… Счастливого пути».

И подпись: Дерек. Я остановился у обочины и выкурил сигарету, сидя на капоте. Заправил в фотоаппарат пленку. Подумал, что теперь мне такой пленки понадобится много и я точно знаю, где ее найти. К октябрю у меня будет готова выставка в новой галерее, которую открыл Джоэль Стейн на улице Меткальфа, в самом сердце Сохо. Я уже держал в голове фотографии, которые непременно сделаю, в том числе портрет собаки дядюшки Лафайетта, если только сам отыщу дорогу к Выдровой балке. Стейн нашел идею с одноразовыми фотоаппаратами блестящей, и я согласился, что от такого рода концептуальных штучек тусовка будет тащиться. Воодушевившись, он толкнул целую речь, весьма сумбурную, о чистой сути и возвращении к истокам в пику так называемым художникам, работающим на голой технике, без души, без своего взгляда. Я не мешал ему заливаться соловьем, но чувствовал себя немного не в своей тарелке: знал ведь, что сработает. Ну и ладно, а теперь мне вдруг захотелось настоящей фотографии.