Отдышался Перс уже в воздухе, на борту швейцарского «Боинга-727». Слава богу, что, повинуясь порыву, он завел карточку «Американ экспресс» — теперь воздушные путешествия для него так же доступны, как и поездки в автобусе. Ему вспомнились тщательные приготовления к первому, сравнительно недавнему перелету из Дублина в Лондон, для чего пришлось снять со счета в сберкассе увесистую пачку банкнот и за несколько недель до вылета отнести ее в агентство «Эйр Лингус». Теперь же было достаточно взмахнуть маленьким бело-зеленым пластиковым прямоугольничком, чтобы через пять минут оказаться в летящем в Швейцарию самолете.
В Женеве Перс обменял все наличные деньги на швейцарские франки и, добравшись на автобусе до центра, сразу выехал электричкой в Лозанну. Вечер был теплый и тихий. Поезд шел по-над озером: в лучах закатного солнца его водная гладь отсвечивала розовым атласом, а на другом берегу румянились снежные альпийские вершины. Утомленный долгой дорогой и всяческими треволнениями, под убаюкивающий стук вагонных колес Перс погрузился в сон.
Проснувшись, он обнаружил, что поезд стоит на подъезде к большому городу. Было уже темно; в водах озера Леман неподалеку от железнодорожных путей отражалась луна. Персу было неведомо, куда он заехал, а в купе кроме него пассажиров не было. Минут через пять поезд медленно двинулся и подошел к станции. Из динамиков прошелестело: «Лозанна, Лозанна». Сойдя в одиночестве с поезда, Перс направился к зданию вокзала и, помедлив среди колонн у входа, огляделся. На привокзальной площади стояли такси; увидев его, один из водителей вопросительно поднял бровь. Перс помотал головой. Он решил, что скорее найдет Анжелику — или она обнаружит его, — если будет передвигаться по городу пешком.
На улицах Лозанны в тот вечер царило необычайное оживление, которое немало удивило Перса, всегда считавшего, что швейцарцы народ степенный и дисциплинированный. По тротуарам сновал народ, нарядно облаченный в старомодные одежды. Похоже, что летний сезон в Лозанне проходил под знаком двадцатых годов: на женщинах были длинные юбки и строгие приталенные жакеты, а на мужчинах — пиджаки с маленькими лацканами, узкие брюки и жилетки. Гирлянды лампочек, развешенных вдоль уличных кафе, высвечивали улыбающиеся лица; мелькали поднятые в приветственном салюте руки. В воздухе плыл многоязыкий гомон, и Персу, напрягавшему слух в надежде, что его окликнет Анжелика, стало казаться, будто он крутит ручку настройки мощного многоволнового радиоприемника.
«Bin gar keine Russin, stamm' aus Litauen, echt deutsch… Et о ces voix d'enfants, chantant dans la coupole!.. Poi s'ascose nel foco che gli affina…»
[64]
. Перс был не силен в языках — он знал лишь английский и ирландский, — но эти обрывки фраз казались ему поразительно знакомыми, равно как и доносившаяся из растворенного окна песня в исполнении оперного тенора:
Frisch weht der Wind
Der Heimat zu
Mein Irisch Kind,
Wo weilest du?
[65]
Перс остановился под окном дослушать песню. На соседней улице куранты пробили девять, глухо замерев на последнем ударе, — между тем по наручным часам Перса было уже двадцать пять минут десятого. Мимо него рука об руку прошли мужчина в шелковой шляпе и накидке и женщина в длиннополой юбке — Перс услышал обращенные к спутнику слова: «А когда мы в детстве ездили в гости к эрцгерцогу — он мой кузен, — он меня усадил на санки и я испугалась». Перс резко обернулся и посмотрел им вслед, уже не понимая, снится ему все это или он тронулся умом. Какой-то молодой человек сунул ему в руку визитную карточку: «Мадам Созотрис, ясновидящая. Гороскоп и карты таро. Мудрейшая в Европе женщина».
— Стетсон, стой!
Оторвав от карточки изумленный взгляд, Перс увидел мужчину в офицерской форме времен Первой мировой войны — в портупее, обмотках и со стеком в руке. «Ты был на моем корабле при Милах! Мертвый, зарытый в твоем саду год назад, — пророс ли он?» — обратился к Персу военный. Перс в испуге шарахнулся. Одетые по-современному люди в пивном ресторанчике напротив рассмеялись и зааплодировали. Безумец в военной форме отскочил от Перса и затерялся в толпе, откуда снова послышался его грозный оклик: «Стетсон!» Часы снова пробили девять. На улице показалась шеренга мужчин в одинаковых деловых костюмах в полоску и котелках. Они шагали в ногу, держа наперевес зонтики и не отрывая взгляда от мощеного тротуара. Вслед за ними с гиканьем валила толпа гуляк в джинсах и летних платьях — она увлекла за собой совершенно сбитого с толку Перса, и вскоре он вновь оказался у железнодорожного вокзала. Увидев неоновую вывеску «Английский паб», он устремился было туда, но войти внутрь не смог — народу там было невпроворот. На дверях висело объявление: «Сегодня с 8 до 10 вечера пиво отпускается по ценам 1922 года». Каждые две минуты кто-то в пабе хрипло выкрикивал: «Прошу заканчивать: пора!» — на что ожидающие выпивки отвечали громкими стонами и мольбами. Перс почувствовал на своем плече чью-то руку и, обернувшись, увидел полуприкрытые глаза и скривившиеся в змеиной улыбке губы.
— Профессор Тардьё! — воскликнул Перс, обрадовавшись знакомому, хотя и не самому приятному лицу.
Тот, продолжая улыбаться, покачал головой:
«Je m'appelle Eugenides, — сказал он. — Negotiant de Smyrne. Goûtez la marchandise, je vous prie»
[66]
. Раскрыв ладонь, он предложил Персу горсть сухих ягод коринки.
— Ради всего святого, — умоляющим голосом сказал Перс, — объясните, что здесь происходит.
— Кажется, это называется уличный театр, — сказал Тардьё на безупречном английском. — Но ведь об этом написано в программе конференции.
— Какой конференции? — спросил Перс. — Видите ли, я только что приехал в Лозанну.
Француз с минуту смотрел на него, а потом закатился громким смехом.
Тардьё предложил Персу спуститься на фуникулере к озеру и отужинать в портовой таверне: там подавали местного улова рыбу и сухое белое вино. В соседней пивной кто-то тренькал на мандолине — уличная мистерия добралась до самых отдаленных концов Лозанны.
— Каждые три года вестник «Наследие Т. С. Элиота» проводит международную конференцию в местах, связанных с жизнью и творчеством поэта, — объяснил Персу Тардьё. — В Сент-Луисе, Кембридже, штат Массачусетс, Лондоне; прошлый раз она была в Ист-Кокере
[67]
— нас еще долго будут помнить в этой маленькой очаровательной деревеньке. В нынешнем году подошел черед Лозанны. Как вы, наверное, знаете, Элиот написал здесь первую редакцию «Бесплодной земли» — в этом городе, зимой с двадцать первого на двадцать второй год, он лечился от нервного расстройства.