Терапия - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Лодж cтр.№ 56

Во всяком случае, в тот первый день он довольно нахально попросил мой номер телефона, а я довольно необдуманно его дала. Пока он с друзьями оставался в районе Лидса, я несколько раз встречалась с ним в па- бах. В пабах! До встречи с Пузаном я ни разу в жизни, пожалуй, не была в пабе. Домой я его не приглашала. Знала, что родители не одобрят - хотя никогда и не признаются почему: потому что он был неопрятный, малообразованный и говорил с акцентом кокни. Наверно, вы знаете, что он бросил учиться в шестнадцать лет? Да, сдав всего пару экзаменов за среднюю школу.

В одиннадцать лет пошел в классическую школу, но так и не приспособился там, всегда был самым последним в классе. Не знаю… думаю, сочетание темперамента, плохого преподавания и недостатка поддержки в семье. Его родители из рабочих… очень достойные люди, но они не придавали большого значения образованию. Как бы то ни было, Пузан ушел из школы при первой возможности, стал рассыльным у театрального импресарио и вот так заинтересовался сценой. После службы в армии он поступил в театральную школу и попытался стать актером. Тогда я с ним и познакомилась. В репертуаре той автобусной труппы он играл все комические роли и писал сценарии к сказкам. И со временем понял, что пишет лучше, чем играет. Мы поддерживали связь и после того, как труппа покинула Йоркшир. В то лето, ничего не сказав родителям, я поехала в Эдинбург, где ребята показывали свое представление на фестивале - разумеется, в разделе экспериментального театра, - я распространяла приглашения и программки. Затем, во многом против воли родителей, я поступила на свое первое учительское место в Лондоне, зная, что Пузан обосновался там. Их автобусная труппа распалась, и он едва сводил концы с концами, устроившись на временную работу в какой- то конторе, а в свободное время писал репризы для комиков, выступавших на эстраде. Мы начали встречаться регулярно. В конце концов в один из выходных я привезла его к нам домой, познакомить с семьей. Я знала, что встреча будет неприятной, так и вышло.

У моего отца был приход в Лидском предместье, которое на протяжении десятилетий постепенно приходило в упадок Церковь была огромная, в неоготическом стиле, из потемневшего красного кирпича. Не помню, чтобы хоть раз она была полна. Ее построили на вершине холма богатые промышленники и торговцы, которые из поколения в поколение жили вокруг в больших каменных особняках с видом на свои фабрики, склады и спускавшиеся уступами по склонам холма улицы, где обитали рабочие. Когда мой отец получил этот приход, там еще оставались владельцы особняков - управляющие высшего звена, - но большие дома в основном уже были разделены на квартиры, заселенные в пятидесятые годы многодетными семьями выходцев из Азии. Мой отец был честным, благонамеренным человеком, который читал «Гардиан», когда газета еще называлась «Манчестер гардиан», и делал все от него зависящее, чтобы церковь откликалась на нужды жителей «старого города», но «старый город», похоже, не очень был в этом заинтересован, если не считать свадеб, крестин и похорон. Моя мать неизменно его поддерживала, экономя и откладывая деньги, чтобы воспитать детей в респектабельном стиле среднего класса на скудное жалованье священника. Я была вторым ребенком. Мы все ходили в местную классическую школу для девочек, но жили словно бы в культурном вакууме, изолированные от жизни наших ровесников. Телевизора у нас не было, отец не одобрял, а кроме того, мы не могли себе его позволить. В кино мы ходили редко, а впечатления были так сильны, что выбивали меня из колеи, поэтому ребенком я скорее страшилась этого. Патефон у нас был, но записи только классические. Мы все учились играть на разных музыкальных инструментах, но никто из нас не обладал настоящим талантом, и когда, бывало, вся семья садилась и, спотыкаясь, одолевала какое-нибудь камерное произведение, начинали выть соседские собаки. Мы вели трезвый образ жизни - опять же наполовину из экономии, наполовину из принципа. И все очень любили поспорить. Спор на очки во время семейных трапез был излюбленной формой отдыха.

Пузана это совершенно сбило с толку. Он вообще не привык к семейным застольям. Они с матерью, отцом и братом очень редко собирались за столом вместе, если не считать обеда в воскресенье и в другие выходные дни и праздники. И он, и его отец, и брат - все ели дома порознь, в разное время, не совпадая ни друг с другом, ни с миссис Пассмор. Когда вечером все возвращались домой, с работы или из школы, она каждого спрашивала, чего ему хочется, а потом готовила и подавала еду, словно в кафе, а они ели, читая кто газету, кто книгу, прислоненную к солонке. Я глазам своим не поверила, когда первый раз оказалась у них дома.

Лоренса наш домашний уклад тоже удивил. Однажды он назвал его «таким же архаичным, как «Сага о Форсайтах»: сбор en famille два или три раза в день, чтение молитвы до и после еды, полотняная салфетка, которую ты, поев, должен сложить в свое личное кольцо, чтобы лишний раз не стирать, и для всего свои столовые приборы, какими бы старыми и потускневшими они ни были - суповые ложки для супа, рыбные ножи и вилки для рыбы и так далее. Готовили у нас просто отвратительно, а если что и получалось вкусно, все равно нельзя было наесться вдоволь, зато все подавалось с подобающими церемониями и этикетом. Бедный Пузан в те первые выходные все перепутал. Он принялся есть до того, как подали всем, ел суп десертной ложкой, а десерт - суповой и совершил все возможные faux pas, над которыми мои младшие брат и сестра посмеивались в рукав. Но что действительно поразило его, так это наши пикировки во время застолья. Правда, назвать их настоящей дискуссией было трудно. Отец считал, что побуждает нас мыслить самостоятельно, но в действительности накладывал очень строгие ограничения на то, что разрешалось говорить. Например, нельзя было оспаривать существование Бога, или истинность христианства, или нерушимость брака. Мы, дети, очень скоро приспособились к этим рамкам, и домашние беседы стали больше напоминать игры по набиранию очков, главным было дискредитировать брата или сестру в глазах других членов семьи. Если ты неправильно употреблял слово или допускал какую-то фактическую ошибку, остальные обрушивались на тебя со всей беспощадностью. С этим Пузан вообще не мог справиться. Разумеется, много позже он использовал это в «Соседях». Спрингфилды и Дэвисы в основном списаны с моей и с его семьи, mutatis mutandis . Спрингфилды абсолютно светские люди, но эта смесь надменности и склонности поспорить, неосознанный снобизм и предрассудки - все восходит к первому впечатлению Пузана от моей семьи, тогда как более шумные Дэвисы - в чем-то идеализированный образ его семьи, дополненный дядей Бертом и тетушкой Молли. Думаю, именно поэтому мне его программа никогда особенно не нравилась. Она пробуждает слишком много болезненных воспоминаний. А наша свадьба вылилась в настоящий кошмар - два совершенно несовместимых, раздражавших друг друга семейства.

Почему я за него вышла? Я думала, что люблю его. Может, и любила. Что такое любовь, кроме твоего убеждения, что ты любишь? Я страстно желала взбунтоваться против своих родителей, не зная, как это сделать. Брак с Пузаном был способом заявить о своей независимости. И мы оба отчаянно хотели сексуальных отношений - я имею в виду обычный аппетит юности, - но все равно я и помыслить не могла о них вне брака. И потом, в те дни Пузан был неотразим. Он верил в себя, в свой талант и меня заставил верить. Но самое главное, с ним было весело. Он умел меня рассмешить.