Терапия - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Лодж cтр.№ 32

Б. говорит, что ты должен выбирать. Выбор - это этический акт. Б. защищает брак Нападает на меланхолию. «Меланхолия - это великий грех, ничуть не меньший, чем любой другой, ибо она означает отказ желать глубоко и искренне, а это отец всех грехов». Но по доброте душевной он все же добавляет: «Я… охотно соглашаюсь, что в известном смысле меланхолия не совсем дурной признак, так как поражает обыкновенно лишь наиболее одаренные натуры». Но Б. ничуть не сомневается, что этическое выше эстетического. «Человек, который живет по законам этики, видит себя, знает себя, пропитывает всю свою сущность своим сознанием, не позволяет смутным мыслям одолевать себя, не поддается искушению… Он себя знает». Или она. Салли этический тип, тогда как я - эстетический, правда, я верю в брак, так что не до конца укладываюсь в схему. И какова точка зрения самого Кьеркегора? Он А. или Б., или оба вместе, или ни тот ни другой? Ты должен выбирать между философиями А. и Б., или, что бы ты ни выбрал, все равно пожалеешь?

Чтение Кьеркегора напоминает полет сквозь густые облака. Время от времени появляется просвет, и на мгновение тебе открывается ярко освещенный участок земли, а затем тебя снова окутывает крутящаяся серая мгла, и никакого, к черту, намека, где ты находишься.

Понедельник, вечер. В энциклопедии, куда я только что заглянул, сказано, что Кьеркегор считал: этическое и эстетическое - всего лишь ступени на пути к полному просветлению, а именно - религиозному. Этическое вроде бы выше эстетического, но потом и оно оказывается не самым главным. И в конце концов вам приходится сдаться на милость Божью. Это мне не слишком понравилось. Но, совершая данный «прыжок», человек «окончательно выбирает себя». Навязчивая, волнующая фраза. Как ты можешь выбрать себя, если ты уже - ты? На первый взгляд, полная чепуха, однако у меня есть слабая догадка, что бы это могло значить.

Салли дала понять, что по-прежнему на меня сердита, отказавшись сегодня вечером смотреть «Соседей» под предлогом, что у нее полно дел. Обычно в девять часов мы садимся смотреть очередную серию вместе - это вечерний ритуал понедельника, эфирного дня «Соседей». Занятно, но как бы хорошо ты ни был знаком с материалом до показа - писал сценарий, ходил на репетиции, присутствовал на съемках и видел окончательный вариант монтажа на кассете, - дома, по телевизору он всегда воспринимается по-другому. Сознание того, что в эту самую минуту миллионы людей смотрят вместе с вами ваше творение - и впервые, - каким-то чудом преображает его. Слишком поздно что-либо менять или останавливать, и это придает переживанию некую остроту. Напоминает атмосферу театральной премьеры. Каждый понедельник вечером, едва заканчивается последний рекламный ролик и звучит знакомая вступительная мелодия и идут начальные титры, я чувствую, что мой пульс учащается. Ловлю себя на нелепом ощущении: я мысленно погоняю актеров, словно они играют живьем, внутренне призываю их выжать максимум из реплик и комических ситуаций, хотя разумом понимаю, что все - каждый слог или пауза, каждый интонационный нюанс или жест, а также отклик аудитории в студии - зафиксировано и не подлежит изменению.

Салли уже несколько лет не читает черновиков моих сценариев - или, возможно, я перестал их ей показывать, какая разница. Ей никогда особенно не нравилась основная идея «Соседей», она считала, что ничего из этого не выйдет. Когда же успех сериала стал бешено расти, она, конечно, была очень рада за меня, ну, и тому, конечно, что потоком хлынули деньги, словно мы нашли у себя на заднем дворе нефть. Но, что характерно, это ничуть не поколебало ее веры в собственную правоту. Потом на нее навалилось так много работы, что просто не оставалось ни времени, ни сил на чтение сценариев, и я прекратил ее этим беспокоить. Мне гораздо интереснее, когда она смотрит программу, не зная, что будет дальше. Это дает мне представление о том, как реагируют остальные 12 999 999 зрителей, если я умножу ее реакцию примерно на восемь. Когда Салли хмыкает, могу держать пари, что по всей стране люди падают от смеха со стульев. Но сегодня вечером мне пришлось просидеть всю передачу в одиночестве, в угрюмом молчании.

Вторник, днем, 2 марта. Сегодня был у Александры. Она простужена, у нее заложен нос, и она все время сморкается - кажется, будто кто-то учится играть на трубе.

- Прошу прощения, что говорю об этом, - начал я, - но вы наживете себе синусит, если будете так сморкаться. Одно время я ходил к преподавательнице йоги, которая показала мне, как очищать нос: каждую ноздрю по очереди.

И продемонстрировал, зажав пальцем сначала одну, потом другую. Александра слабо улыбнулась и поблагодарила за совет. Это единственное, что я вынес из йоги. Как сморкаться.

Александра спросила, как прошла у меня неделя. Я поведал о туманном будущем «Соседей». Она спросила, что я собираюсь делать.

- Не знаю, - ответил я. - Знаю только, что, как бы ни поступил, все равно пожалею. Если выведу Присциллу из сценария - я об этом пожалею, если позволю сделать это кому-то другому - тоже пожалею. Я читаю Кьеркегора, - добавил я, думая, что это произведет на Александру впечатление, но она не отреагировала. Возможно, не услышала: в тот момент, когда я произносил «Кьеркегора», она опять сморкалась.

- Вы заранее предрешаете исход дела, - сказала она. - Настраиваете себя на неудачу.

- Я всего лишь смотрю в лицо фактам, - ответил я. - Моя нерешительность - она не лечится, как говорится. Возьмем прошедшие выходные. - И я рассказал о своих терзаниях - пойти или не пойти на съемки.

- Но ведь в конце концов вы приняли решение, - заметила Александра. - Вы поехали на студию. Вы сожалеете об этом?

- Да, потому что подвел Салли.

- Вы не знали, что она пригласила ваших соседей.

- Нет, но я должен был слушать, когда она мне говорила. И вообще, я знаю, что она все равно не одобрила бы моей поездки на студию, например, из-за погоды, именно поэтому я выскочил из дома, прежде чем она успела отговорить меня. Я в конце концов узнал бы, что к нам должны прийти Уэбстеры, если бы дал ей такую возможность.

- И в этом случае вы б остались?

- Конечно.

- Вам бы этого хотелось?

Я на мгновение задумался и ответил:

- Нет.

Мы оба рассмеялись, с какой-то ноткой отчаяния в голосе.

Неужели я действительно в отчаянии? Нет, ничего подобного. Скорее это то, что Б. называет сомнениями. Он различает отчаяние и сомнение. Отчаяние лучше, потому что оно подразумевает выбор. «Итак, выбирай отчаяние: отчаяние само по себе есть уже выбор, так как, не выбирая, можно лишь сомневаться, а не отчаиваться; отчаиваясь, уже выбираешь, и выбираешь самого себя, не в смысле временного, случайного индивидуума, каким ты являешься в своей природной непосредственности, но в своем вечном, неизменном значении человека». Звучит красиво, но неужели можно выбрать отчаяние и не хотеть превзойти себя? Сможешь ли ты просто принять отчаяние, жить в нем, гордиться им, радоваться ему?

Б. говорит, что в одном он согласен с А.: если ты поэт, то обречен быть несчастным, потому что поэт «живет как бы в потемках; причиной то, что отчаяние его не доведено до конца, что душа его вечно трепещет в отчаянии, а дух тщетно стремится к просветлению». Так что, похоже, вы можете дрожать от отчаяния, хотя вы его не выбирали. Это мое состояние? Применимо ли оно не только к существованию поэта, но и к существованию сценариста?