Биробиджан - земля обетованная - читать онлайн книгу. Автор: Александр Мелихов cтр.№ 51

И девчата с полей

Мне помашут вослед.

Тракторист улыбнется

Приветливо, щедро.

Я люблю свою землю!

Мне мил белый свет!

В зимовье нахожу

Я смолистые щепки.

Сухари.

И хрустящую

Соль в туеске.

И заботу о том,

Кто придет сюда следом.

В моем сердце

Нет места старухе-тоске,

Залита она ярким

Улыбчивым светом.

Я наметом промчусь

По родимой земле,

Да, она для меня!

И, как тысячи радуг,

Расцветает в душе,

Расцветает во мне

Неизбывная, полная

свежести, радость!

Становлюсь я похожим

На эти края.

Не прохожий,

А общего дела участник.

Полюбила меня,

Присушила меня

та земля,

На которой я счастлив!

Начинается город

Маленькая поэма

1

Когда под сердцем трепетным комочком

Забьется песня,

торопясь наружу.

В минуты эти мне теплее ночью,

И сад отцовский расцветает

в стужу.

Я выхожу на площадь,

как в поля,

Июльской ночью, пахнущей укропом.

А подо мной вращается Земля,

Наматывая,

будто нитки, тропы.

В такую ночь хожу я и смотрю

На край,

что мнился мне

таким далеким.

И предо мной встают, как на смотру,

Его хребты,

поля,

разливы, реки…

Меня облепит колдовская тьма.

А купол неба в дырах,

будто сито.

И сознаю я сам:

О, как я мал

Пред тем, что не забыто,

не избыто.

Пахнет в лицо мне запахом

жилья

И свежим хлебом,

на поду печенным.

И заблужусь в ночном

сияньи я,

Приду к речной воде,

густой и черной.

По утреннему городу спешу

К столу редакционному

простому.

За ним совсем немного лет

пишу

О тех, кто этот город

нынче строит.

Вот обогнал я одного

из них

И на ходу взглянул

в лицо пытливо.

Ты — человек. Приподнят воротник.

Улыбка — белозубейшее диво.

Я тороплив.

Мне многое увидеть,

Мне многое запомнить

суждено.

Вот новый дом

встает,

как в сказке витязь.

Вон вальс плывет

в открытое окно.

От радостных улыбок

в мире тесно,

Легли дороги,

в дальний путь маня…

Проходят люди,

и не слышат

песни,

Что родилась под сердцем у меня.

2

Он был одним

из лучших

зданий города,

Сарай, что выводил

под крышу я.

Он на тайгу глядел

светло и гордо,

По ветру спелым

кумачом звеня.

Шел первомай.

Я шпалы просмоленные

Пустил на мостик,

что к сараю вел.

По ним

шагали первые влюбленные

За речку,

где багул

лиловый цвел.

Они ломали

на букеты ветки

И украшали ими мой «дворец».

А я смотрел на них

с терпеньем редким,

Как смотрит на детей своих отец.

И мой сарай

был кораблем влюбленных,

Несущимся на алых парусах

Туда,

в весенний и вечнозеленый

Мир,

тающий в задумчивых глазах…

Теперь сарай мой

лишь обыкновенный,

Довольно куцый и смешной сарай.

Влюбленные в тайге подняли стены,

И город встал, где был медвежий край.

И былью стало все,

о чем мечтали,

О чем просили: «Еселе, сыграй!»

И он летит сквозь

дымчатые дали,

Дворец мой первый,

первый мой сарай!

3

Перрон Биробиджанского вокзала!

Взошла твоя счастливая звезда.

Ни водокачки, ни большого зала

Тут не было.

Но были поезда.

Сердито отдуваясь,

привозили

Они народ со всех

концов России.

Вот едут Тунеядовка и Шпола,

Вот Витебск, Минск,

Одесса и Лунгин.

И на вокзале

тяжко

стонут шпалы,

Висят гудки,

протяжны и туги.

Тут матери качают

ребятишек,

Там двое в споре

яростном сошлись.

В теплушках, на подножках

и на крышах

В наш край таежный приезжала жизнь.

С веселыми и грустными глазами,

С плечами просто

и в сажень плечо.

И был перрон толпой густою

залит,

Тут пели

и рыдали горячо.

И лошадей

по сходням выводили,

И выносили сундуки с добром…

И стар и млад —

как молоды мы были!

Нам в шевелюры город серебром

Еще не лег тогда.

Нам всяко будет:

В палатках надрожимся под дождем…

Но никогда, наверно,

не забудем

Вокзал.

Наш первый в этом крае дом…

Уже звенят над городом антенны,

Дрожит над клубом алая звезда.

Я каждый вечер,

каждый, непременно,

Хожу встречать ночные поезда!

4

Привыкли к взлету

третьих этажей,

На тротуар не смотрим,

как на диво.

И скептики порастеряли

желчь,

А город стал приветливо

красивым.

Привыкли к телефонам

и к тому,

Что на работу не идем,

а едем.

И в скверах «Штерн»,

а вовсе не Талмуд