Последний солдат империи - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 52

Профбосс не скрывал волнения:

― Завтра вы должны обеспечить успешный пуск... Народ ждет подтверждения нашей мощи... Мы должны показать врагу, что страна жива, социализм жив и нам под силу любые преобразования... Я обешаю вам десять званий Героя Социалистического труда и пять Государственных премий...

Белосельцев переживал восхищение сходное с религиозным восторгом. Гигантское изделие цвета мраморе обладало абсолютной красотой, совершенством пропорций, осмысленностью каждого изгиба и линии. Несмотря на огромность, в нем были нежность, целомудрие, одушевленность, как если бы его сотворил великий античный скульптор, вдохновляясь божественной красотой мироздания. Но при этом величественном покое и соразмерности присутствовало неудержимое ощущение порыва и взлета, в котором земная жизнь в очередной раз сбрасывала бремя отживших форм, освобождалась от груза одряхлевших понятий. Рвалась в новые измерения, унося в них весь обретенный опыт, стиснув его в белоснежном острие. Эта нацеленность, устремленность в небо придавало изделию божественный смысл. Порыв, который ощущался в ракете, имел религиозное содержание. Был угоден Богу. Был ему адресован. Был Богом, который поручил человечеству этот полет. Делал свое божественное дело руками людей. Белый гигантский столп, похожий на колокольню Ивана Великого, содержал в себе богочеловеческий смысл. Когда внизу, под соплами, зажжется раскаленное белое солнце и могучая рука медленно отнимет ракету от бренной земли, убыстряясь, толкнет ее тяжесть и мощь в прекрасную лазурь, поднимется ввысь невесомый ангел в белых одеждах с золотым нимбом вокруг чудесного молодого лица. И, быть может, он сам, Белосельцев, прижавшись к его любящей, дышащей груди, будет взят живым на небо. Промчится на ревущей огненной колеснице над казахстанской степью и через минуту окажется в чертогах Бога.

Так думал он, оглядываясь на ракетный старт, где в нежных объятиях стальных ажурных опор стояла белоснежная женщина, к груди которой был прижат священный младенец.

С площадки «Бурана» их повезли в огромный ангар, который издали, туманно-серый, стальной, казался авианосцем, плывшим в бескрайней степи. В нем, защищенный от пылевых бурь и нещадного солнца, в просторном стеклянно-бетонном объеме, среди лучистых стальных конструкций, находилось марсианское поселение, которое с помощью гигантских носителей будет заброшено на красную планету.

Покоились на стапелях белоснежные ракеты, напоминавшие лежащие небоскребы, чьи основания с туннелями титановых сопел, поворотными двигателями дышали покоем и мощью, а вершины уходили в туманную бесконечность, превращаясь в тонкий сверкающий луч. На этих непомерных белых колоннах было выведено алой краской: «Марс — СССР». На отдельных площадках — сферы, цилиндры, конусы, полупрозрачные пузыри, дышащие с телесной пластикой оболочки, странные создания, напоминавшие медуз, насекомых, грибы и кораллы — модули будущего марсианского поселения. Жилища, лаборатории, мини-заводы, оранжереи, водяные пруды, древесные аллеи. Город, пролетев от Земли до Марса, должен был опуститься на ржавую пемзу, защититься от жгучих лучей, стать первым ломтиком оживленной планеты со своей атмосферой, водой, травой, позволявшими поселенцам запустить круговое вращение животворной материи, медленно превращая едко-красное в нежно-зеленое.

Им показали множество хитроумных антенн — зонтиков, крыльев, хрупких чаш, развешенных в пространстве сетей, которые передадут с Земли и обратно звук, изображение, потоки цифр, струйки драгоценной энергии. И среди этого множества, напоминавшего коллекцию воздушных змеев и шаров, была одна, похожая на серебряное око, — для связи с инопланетным разумом. Она станет медленно сканировать звездное небо, посылая в разноцветное мерцание Вселенной электронный импульс, воспроизводящий золотое сечение, формулу превращения материи в энергию и аббревиатуру: «СССР».

― Замечательно!.. — воодушевленно повторял Профбосс, видимо, впервые соприкоснувшись с сокровенной программой. — Научная и техническая интеллигенция — плод советской системы. Мы ведь все с вами — из деревень и фабричных поселков. Вот что может советская власть! Мы в правительстве и в ЦК верим — техническая интеллигенция нас понимает. Она нас поддержит, ибо поддерживая нас, она поддерживает свое будущее! — он картинно повел рукой, указывая на уходящие вдаль ракеты.

Вечером гостей угощали в банкетном зале, помнящем торжества первых космических стартов. Запуск «Бурана» намечался на утро, и языческие суеверия испытателей, конструкторов и ракетчиков запрещали предвосхищать тостами опасный и рискованный пуск. Поэтому обильный обед, состоявший из казахской шурпы, шашлыков и желтовато-белых, чуть обжаренных бараньих семенников, которые, как главному гостю, были предложены Профбоссу, сопровождался обычными здравицами — «за дружбу», «за партию», «за космодром».

Кое-кто из министров попытался посетовать Профбоссу на недостаток финансирования. Кое-кто из военных решил пороптать на неуемных журналистов, отрицавших значение Космоса. Кое-кто из конструкторов предложил ускорить строительство института, занятого автотрофностью — проблемой самодостаточного человечества, не разрушающего среду обитания. Но Профбосс был утомлен проблемами, возбужден обильной едой, водкой, обществом внимавших ему людей:

― Все решим, все будет у нас тип-топ!.. Новый анекдот хотите?

― Хотим, — раздалось в застолье.

― Был на прошлой неделе в Высшей партийной школе. Там мужики рассказали... Спрашивают чукчу: «Когда тебе было лучше? До перестройки или сейчас?» Отвечает: «Конесно, сейсяс». — «Почему?» — «Потому сьто ранесе мы,тукти, думали, сто Карла Маркса и Феридриха Энгельса — это мус и зена. А теперь мы понимаем, сто это тетыре совершенно расные теловека!» — и первый загоготал, общительный, рубаха-парень, не ставящий никаких преград между собой и этими простецкими, как и он сам, людьми. Стол хохотал, крутил тугими красными шеями. Несколько крепких рук потянулось к бутылкам. А уже вносили подносы с золотистыми полумесяцами рассеченных дынь и алыми, хлюпающими холодным соком арбузами. И в этом было что- то космическое.

После ужина Белосельцев прогуливался в скверике у стеклянного домика, где обычно перед стартами останавливались космонавты. Дышал сухими ароматами остывающей вечерней степи, запахом воды, орошавшей акации, серебристые тополя и плакучие ивы. Ему повстречались два молодых инженера, прилетевшие, как и он, на пуск. Обменялись приветствиями, двумя-тремя словами. Инженеры пригласили Белосельцева в номер, где у них оказалась бутылка сухого вина и арбуз. Пили вкусное прохладное вино. Вгрызались в сладкую алую мякоть. Стреляли скользкими семечками в открытое окно, представляя, что вот так же, быть может, сидели Титов и Леонов, пуляли черное семечко, которое, как крохотный стриж, уносилось в окно. Белосельцеву было важно выяснить умонастроение технарей — обширного слоя, в котором распространялась демократическая эпидемия и в поддержке которого нуждались утомленные государственники.

Один инженер, Митяев, был маленький, щуплый, неказистый, с круглой белесой головой и обгорелым розовым носиком, ничем не приметный, если не считать васильковых глаз под выцветшими бровями, которые вдруг начинали наивно и чудно сиять.