Арбат - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Вигорь cтр.№ 62

— Меня всегда шокировало, — говорил, налегая на закуски, Бобчинский, — что в предбаннике любого крупного и не очень крупного московского ментовского начальства, рядом со столом секретарши стоит непременно буфет, или буфетик, или горка, а на ней обязательно фужерчики, бокальчики для шампани, стопочки для коньячка, вазы для фруктов, блюда для… неважно чего. Это некий символический вещественный ряд, это как бы напоминание и предупреждение посетителю о том, что здесь важнее всего желудок, подтверждение философии, что миром и законами правят простые человеческие желания, воля низменного, характера, чувства отнюдь не возвышенного, а «буфетного» свойства. И этим служителям Фемиды неведома высокая способность создавать вселенную в своей душе и попирать зло, даже если это зло золотоносного свойства.

И представьте, в предбаннике начальника ГУВД Центрального округа Сергея Семеновича Зуйкова стоит тоже такой затрапезный, наполненный неброской посудой буфетик, и в лампочном свете неприхотливо высвечивают гранями стопари и бокалы простого стекла, в соответствии с рангом хозяина кабинета. И как только я увидел этот посудно-рюмочный ряд, я тотчас понял, что Фемида здесь находится, как и я, на роли посудомойки. А Фемида тоже хочет жрать, она баба молодая, зазнобистая, даром что иностранка… И проживает у нас в стране, скорей всего, без визы. А свою, русскую, богиню правопорядка мы так и не породили… Молимся еврейскому богу Иисусу, а законы вершит иностранная особа непонятного происхождения… Так стоит ли удивляться, что всю Москву, всю Россию заполонила торговые лотки, палатки, тонары, что у нас торгуют в каждой подворотне, на Красной площади, в подземных переходах… в приемных роддома, в библиотеках, в коридорах морга, в предбанниках, на лестницах, на чердаках, в подвалах, в троллейбусах, в метро, в самолетах, в подводных лодках… Говорят, и в «Курске» был лоток. Мы все пропитались философией, тленным духом торгашества, а я, идиот, пришел укорять Зуйкова в каких-то незаконных лотках… Да он плоть от плоти этого мира всеобщей, всепроникающей, всеразлагающей торговли. И эта бацилла страшней, чем СПИД. Может быть, он сам Гермес в погонах, Гермес, взявший себе фамилию Зуйков… И Карноухов, может быть, у него чистильщик перьев на крылышках удачи… и никакой не славянин, а хитроумный грек, кентавр Карнопулюс…

Бобчинский хряпнул еще рюмку коньяку, зажевал лимончиком, вкусно облизнулся и, со свистом собрав воздух в груди, продолжил монолог:

— Братцы, да, может, все это начальство вообще не русские, и все они греческого, или арийского, или халдейского происхождения, может, все они прислужники торговым халдейским, арийским, аравийским, азербайджанским богам? А мы, дураки, ломимся в открытые двери и воображаем, что перед нами простая советская милиция, которую можно взять на понт. Нет, хитроумных греков не возьмешь на испуг. У них сговор. Греческий сговор! Я вот только не пойму: зачем он дал мне телефон этого полковника Кульши? Неужто и он грек и прислужник Гермеса?

— А ты возьми да позвони, — сказал нетвердым голосом закосевший с горя Добчинский. — Побывай у него в предбаннике и кабинете. Опиши в статейке посудно-рюмочный ряд, ежели таковой имеется…

— Нет, мужики, а зачем нам, а вернее, вам все это надо? — неожиданно спросил, весело блестя глазами, Бобчинский. — Все мы прекрасно понимаем, что справедливости сейчас нет. Правды — нет. Законов, а вернее, их исполнения — нет. Вот ты, господин колдун, неужто ты уважаешь наши законы?

— Беспременно! — ответил бодро Фемистоклов и цыкнул зубом. — Законы у нас неплохие. Сойдут. Терпеть можно. Лучших все одно нет. Хотелось бы кое-каких других закончиков… Но что зря болтать! Будем довольствоваться и этими. Авось наступят лучшие времена. Как говорится, лови рыбешку мелкую да не жалуйся, а бог увидит твою многотерпимость — и крупную пошлет.

— Да, пошлет он тебя… Хотя, впрочем, ты же колдун. Уважаю колдунов. Эй, господа, я хочу выпить за простого русского колдуна, уважающего русскую прессу. Хочешь, я напишу о тебе статью? Статью о честном простом колдуне. Но о ментах… Мы зря теряем время. Лично я после вашей просьбы прощупать ментов заелся, да. И фраернулся. Я переоценил свои возможности. Я — пас! Поверь, старина, копать сегодня под ментов небезопасно, а ежели еще это связано с деньгами… Если ты говоришь правду и на кон с нелегальных лотков падает в месяц треть миллиона только здесь, на Арбате, то я тем более пас…

— Значит, ты выпадаешь в осадок? — сказал, раздувая ноздри и глядя в упор на Бобчинского, постепенно трезвевший Добчинский. — Слабак ты, Боб, слабак! Узнаю школу, гнилую школу «Московской правды». Все вы там слизняки заангажированные. Узнаю школу хамелеона, бывшего комсомольца-вожака, Шота Муладжанова! Узнаю гнилую школу псевдогеополитика Юрия Додолева… Недаром тебя погнали с полосы «Новый взгляд»… Тоже мне, проповедник революции в сексе. Да ты духовный импотент!

— Что? Это меня-то погнали? — взъярился Бобчинский. — Кто меня погнал?

— Да этот говнюк Сашок Алейников. Даже говнюк и апологет сексменьшинств Алейников избавился от тебя из-за твоей беспринципности. Ты антуражник, типичный совковый антуражник! Ты духовный трансвестит. А я думал, ты мужик. О, как чудовищно я в тебе ошибался, Боб! — хватанул в избытке чувств по столу кулаком Добчинский. — Ну чего ты испугался, чего? Что убьют тебя? Да не станут тебя мочить менты! Ты в их глазах журналистская мокрица. Слизняк! Улитка на склоне. На склоне дня. Они играют с тобой… Они отмахиваются от тебя, как от обнаженной улитки… Класть они хотели на таких, как ты, Шерлок Холмсов. Они умней и хитрей тебя в сто миллионов раз. И будь я писателем, я бы написал роман об этом, как его… Кульше или Ульше и о Зуйкове. Написал бы рассказ коньячного стаканчика: кто, и когда, и сколько раз пил из него, и какие при этом произносились тосты, и что говорилось вообще, и какие тут в кабинете творились заговоры, и кто с кем спал, и кто кому давал, и сколько раз, и сколько… Да мало ли еще о чем можно написать, если хорошо изучить ментов! Они в русской капиталистической литературе еще не описаны толком как подвид, как хомо сапиенс берущий, хватающий, пьющий, калечащий… убивающий… охраняющий… Да вот хоть описать трагедию уволенного со службы мента. Это почетная, емкая творческая работенка глав на шесть. А потом глав на пять — поиски ментом новой работы… Его душевные терзания. Все тотчас узнают в нем мента и отворачиваются от него с брезгливостью. И они, эти работодатели, глубоко неправы, потому что и среди ментов есть порядочные люди. Именно порядочных и увольняют в первую очередь. А потом я бы сделал его лидером крупной группировки. Он знает все приемчики ментов, все их психологические ходы, все их трюки, все их шарады…

— И все равно я не буду о них писать, — твердо сказал Бобчинский. — Даже роман, даже рассказ, даже эссе… Они меня не заряжают!

— Куда уж тебе роман!.. Куда уж тебе рассказ!.. — патетически воскликнул Добчинский. — Тебе бы заметульку. Хвалебную заметульку. Или репортажик: «Сегодня на улице Гарибальди лейтенант Отвертосов-Закидосов в перестрелке с бандитами выбил у них почву из-под ног…»

— Ну знаешь ли! — полыхнул глазами Бобчинский и трясущейся рукой зажег сигарету. — Тоже мне Хемингуэй! Знаем мы эту вашу репортерскую закваску «Московского комсомольца»… Пашка Гусев наплодил Хинштейнов, разгребателей дерьма. Вы даже не ассенизаторы. Это Маяковский был «великим» ассенизатором. Вы жалкие ковырятели миазмов! Ведь ни одной конструктивной мысли, ни одного дельного предложения, только полива: этот дурак, тот подлец, здесь сгорело, там взорвалось, а тут затопило… Вы поносники, желтушные поносники, а не репортеры!