День накануне - читать онлайн книгу. Автор: Корнель Филипович cтр.№ 59

Страница

Так вот, Киллер, который ниоткуда не возвращался, ибо никто его никуда насильно не увозил, сидит в нише подвального окна и, кажется, счастлив оттого, что он такой, какой есть, и место, в котором он в данный момент находится, его вполне устраивает. Стал ли бы он еще счастливее, если б у него сначала отобрали это самое место, а потом он бы вновь его обрел? Неизвестно. Я считаю, он был бы столь же счастлив, ничуть не меньше и не больше. Ибо задача у кота Киллера всегда была, есть и будет одна: вернуться на старое место — независимо от того, откуда придется возвращаться: из соседнего ли сада, из другого воеводства или даже из другой страны. Потому что величайшее удовлетворение и радость ему приносит уверенность в том, что все основные элементы окружающего мира: деревья, камни, кусты и заборы — так сказать, обретаются там, где им положено. Лишь будучи твердо убежден, что он это он и пребывает в знакомой местности, кот Киллер может жить и действовать. На фоне того, что неизменно, и не меняясь сам, он лучше видит и понимает то, что непрестанно меняется, растет, шевелится, перемещается.

Дождь понемногу утихал, и холодный ветер тоже успокаивался. Подул еще разок, словно лишь для того, чтобы стряхнуть капли с деревьев, согнуть и раздвинуть стебли трав, взъерошить мелкие листочки на кустах, — затем наступила тишина. Киллер еще долго сидел в оконной нише, но в какой-то момент, выбор которого зависел только от него, принял решение и незамедлительно его осуществил: легко и очень осторожно спрыгнул на землю. Так осторожно, будто прыгал не с полуметровой высоты, а со второго этажа. Постоял минутку, присматриваясь и прислушиваясь — проверяя, не нарушило ли это движение чего-либо в окружающем мире. Но ничего не произошло, вокруг царило спокойствие, только время от времени падали капли с деревьев. По своему обыкновению, чтобы спровоцировать какую-нибудь перемену, которая, возможно, таилась где-то под прикрытием тишины и покоя, дабы объявиться вдруг нежданной угрозой, Киллер сам раза два или три энергично пошевелил хвостом; потом стоял, смотрел и слушал. Продолжалось это довольно долго, но Киллер был терпелив. Терпение было основной чертой его характера. Киллер не знал, что такое потеря времени — чувство, которое возникает даже у самых терпеливых людей, если им приходится, например, долго ждать опаздывающий поезд или производить какие-то скучные, однообразные действия. Когда, замерев, Киллер всматривался в темное отверстие норки, откуда в любую минуту могла выскочить мышь, он и не замечал, как идет время. Неподвижность, напряженное ожидание были для него тем же, что движение, прыжок, бегство, погоня, схватка, — а какая же это потеря времени? Просто несколько иная, но не менее важная форма существования во времени и пространстве.

Киллер шел теперь в траве, которая была вровень с ним, шел неторопливо, ленивым шагом, словно очень устал. Обходил высокие заросли бурьяна, чтобы не задевать мокрых листьев, чего крайне не любил. Киллер вообще не любил соприкасаться с водой. Большая капля, которая минуту назад неожиданно упала на него с дерева, пронзила его болью, точно стрела. Киллер извернулся и языком лизнул шерсть в том месте, куда угодила капля. Он терпеть не мог воду — но была у него другая страсть, куда более сильная: великая страсть к охоте. Родись Киллер неподалеку от реки, он бы наверняка ловил рыбу. Трудно, правда, такое вообразить, но ведь известно, что многие его сородичи с успехом занимаются рыболовством. Поэтому не следует удивляться, что Киллер, если бывал очень голоден, охотился в любых условиях, даже в мокрой траве. И вот внезапно, не успев еще повернуть голову и спрятать язык, Киллер краем глаза увидел, а возможно, только угадал какое-то движение у забора. Он насторожился и замер, всматриваясь. Рот его так и остался полуоткрытым, розовый язык — слегка высунутым. Уши тоже были обращены в ту сторону, куда смотрели глаза, и старались помочь взгляду. Вдоль забора от стены дома по направлению к мусоросборнику бежала большая коричневато-серая крыса. Она не очень спешила: по дороге ей нужно было все обнюхать. У железного контейнера с мусором повернула, тем же путем побежала назад и исчезла. Киллер стоял, будто окаменев, но так только казалось: внутренне он был взволнован, возбужден, дрожал. Встреча с крысой означала большее, нежели просто охоту — бой, схватку, возможно, не на жизнь, а на смерть. Однажды — дело было зимой, — охотясь в подвале на мышей, кот Киллер вдруг подвергся нападению нескольких крыс и был уже на волосок от гибели. Он тогда был еще очень молод и неопытен. Дрался отчаянно, катался среди мусора, угля, разбитых бутылок, стараясь избавиться от врагов, отпихнуть их ногами, сбросить с себя. Двух или трех загрыз. Но другие висли на ушах, на хвосте, подбирались к горлу. Спас его внезапно загоревшийся свет и появление человека с лопатой. Крысы боятся людей, он, Киллер, их тоже боялся, но не так сильно. Честно говоря, коту Киллеру немало от людей доставалось: дети бросали в него камнями, взрослые науськивали собак. Однако, с другой стороны, он получал и много хорошего. Кто-то давал ему молоко на блюдечке, кто-то кидал мясо и кости, а в профессорской квартире ему жилось, как уже было сказано, совсем неплохо. Тем не менее Киллер старался людям на пути не попадаться. Он предпочитал наблюдать за ними издалека, пытаясь предугадать их намерения, поскольку, как правило, намерения эти были неясны, переменчивы, почти непредсказуемы. Крыс с того давнего случая Киллер остерегался. Ощущая свое преимущество — дрался, уничтожал, загрызал (но никогда не ел, брезговал). И удирал, если преимущество было на их стороне, если замечал, что крысы норовят зайти сзади, окружить, отрезать путь к отступлению. Киллер вообще научился держать ухо востро в любых обстоятельствах, днем и ночью, когда спал и когда бодрствовал. Существовало лишь одно место, где Киллер чувствовал себя уверенно, ниоткуда не ожидая подвоха (если не считать, как он получил тряпкой по морде за то, что приволок мышь, но это было давно): дом профессора университета. После весенних бессонных ночей, после охоты, прогулок, драк он мог, свернувшись клубком на шкафу, на стуле, а иной раз и на письменном столе, спать как убитый, не обращая внимания на разговоры, стук, пение. Если чья-нибудь рука порой касалась его или даже гладила, он поднимал голову, смотрел на этого человека, потом еще удобнее пристраивал голову на собственную шубу и продолжал спать. Но, увы, в доме профессора больше не было мебели, пахнущей кедром, и жил там кто-то другой. Время от времени Киллер вытягивал шею и смотрел на окна третьего этажа, но видел незнакомых людей, чужие лица, непривычные цвета и формы. Киллер никогда, ни на минуту не переставал верить, что рано или поздно туда вернется. Верить? То не была вера, то было твердое убеждение, что в квартиру на третьем этаже возвратится мебель со знакомым запахом и снова войдут люди, которые назвали его Киллером и были добры к нему. Добры — значит, не делали зла, только и всего. Этого Киллеру было вполне достаточно, что-нибудь большее ему бы уже пришлось не по нраву. Ибо Киллер не хотел чувствовать себя обязанным людям. Впрочем, прошу прощения: однажды он все-таки притащил в зубах мышь и осторожно положил ее, полуживую, на пол в кухне. Однако жертва, принесенная Киллером профессорскому дому, не была принята должным образом, и Киллер никогда не возобновлял подобных попыток.

Кот Киллер долго стоял неподвижно, всматриваясь в то место, куда проследовала крыса, — но крыса больше не появилась. Докучливые звуки, которые издает город, совсем затихли, словно наглухо позакрывались все окна, выходящие в тот, чужой мир. Киллер подождал еще минутку и двинулся дальше, в глубь своего мира. Он идет, ступает бесшумно. Поднимает левую переднюю лапу, чтобы перешагнуть ветку, лежащую поперек дороги; если б он до ветки дотронулся, она бы зачем-то подала голос. Затем переносит левую заднюю лапу через эту веточку, не коснувшись ее, даже не оглянувшись, будто у него в лапе глаз. Разумеется, лапой видеть нельзя — ну и пусть нельзя! Кот Киллер проделывает левой задней лапой именно такое движение, какое нужно, чтобы не задеть ветки, — и все тут. Потому что кот Киллер каждое свое движение — шагнет ли он, остановится, повернет или прыгнет — должен проделывать безукоризненно. Ведь мир Киллера со всем своим, так им ценимым постоянством и устойчивостью тем не менее весьма разнообразен — настолько разнообразен, что, кажется, беспрерывно меняется. Дабы существовать в этом мире, Киллеру надлежит быть мягким, гибким, движения его должны быть плавными и никогда не повторяться. От каждого движения требуется, чтобы оно было непохожим на предыдущее, но обязательно точным. Тело Киллера не может быть твердым и угловатым, как бетонная ступенька, как край подоконника, как железный поручень. Киллер — не творение человеческих рук, он не выструган из дерева и не высечен из камня. На земле, под небом, среди растений и животных он — одна из частиц, составляющих мир (а может, и вселенную?), разве что более компактная, самобытная и в высшей степени самостоятельная; это и есть главное в жизни Киллера. Но известно ли что-нибудь об этом коту Киллеру? Кот Киллер и не должен ничего знать, ибо он сам — эта жизнь, это существование. Достаточно, если у него, как я уже сказал, сохранится ощущение, что он не является ни кем и ни чем иным, кроме как самим собой. Что он аутентичен, как говорят люди. И в любую минуту, когда только вздумает, сможет сделать то, что необходимо сделать. Вот, например, неподалеку от Киллера вдруг выскочила из травы небольшая четвероногая тварь, подпрыгнула кверху и плюхнулась обратно в траву. Киллер замер, но лишь на мгновенье: на таких тварей он не охотился. Он позволил ей удалиться. То была всего-навсего лягушка, существо довольно-таки смешное (Киллера, когда он был помоложе, созданьица эти очень забавляли, он их подкарауливал, делал вид, будто нападает, подбрасывал лапой), к тому же мягкое и скользкое, однако обтянутое такой прочной кожей, что ни когтем, ни зубом не возьмешь. Так что Киллер позволил лягушке спокойно удалиться. Глянул еще разок в ее сторону: она сидела в траве на корточках, подпершись передними лапками, и смотрела на него выпуклыми, широко расставленными глазами. Отвернувшись от лягушки, Киллер пошел дальше, по направлению к груде кирпичей и камней. Путь по-прежнему пролегал через высокую мокрую траву, кот вздрагивал, отряхивался, но шел. Приближался к месту, где трава была низкая и редкая, земля усеяна гравием и мелкими камешками вперемешку с хилыми пожухшими ромашками. В этом месте часто что-нибудь случалось, и Киллер имел обыкновение, прежде чем подойти вплотную, некоторое время присматриваться издалека. Никогда не следует опрометчиво строить надежды, но и неожиданностей исключать нельзя. Надо быть готовым ко всему. И вот Киллер видит, слышит и чует в самой середине этой лысоватой полянки — мышь. Стоит на задних лапках, в передних держит кусочек хлеба — хлебную корочку — и грызет ее. При этом то и дело поглядывает по сторонам, но Киллера не видит. Зато Киллер отлично видит мышь, хотя ему немного мешают стебли травы. Киллер голоден, он ничего не ел дня три, а то и все четыре. Чтобы приблизиться к мыши на расстояние, с которого можно совершить прыжок, ему нужно по уши погрузиться в еще более густую и мокрую траву, нужно обойти мышь сзади. Киллер поворачивает голову направо, потом налево, проверяет, что происходит рядом, в той части пространства, где размещается сейчас самое главное: мышь, грызущая хлеб. Головой Киллер вертел, поскольку хотел видеть все, что имело отношение к сцене, которая в ту минуту оказалась как-никак в самом центре мира. А может, и в центре вселенной? Кот Киллер осматривался еще и для того, чтобы, оставаясь не замеченным мышью, выяснить, не угрожает ли что-нибудь ему самому. Не получилось ли так, что, охотясь, он сам стал предметом чьего-то внимания и вожделения? А мышь тоже косится то вправо, то влево — хоть и занята едой, хочет, просто обязана знать, не грозит ли ей что-нибудь. Была у кота Киллера еще одна, казалось бы, смешная причина, заставлявшая его отрывать взгляд от мышки: он хотел убедиться, не привиделась ли ему она. Мышь ему не привиделась, она была реальностью: сейчас, не выпуская из лапок хлеба, она смотрела куда-то вправо, в сторону кустов сирени; что-то, должно быть, ее встревожило. Однако это продолжалось совсем недолго, и мышка снова принялась за свою корку. Тогда Киллер двинулся вперед; теперь он был вдвое меньше ростом, он почти полз на брюхе в мокрой холодной траве, от прикосновения которой его бросало в дрожь. Так он был абсолютно невидим, заметить его мог бы только кто-нибудь сверху, но в данный момент Киллер на это плевал. К тому же он был неслышим, ибо передвигался так осторожно, чтобы самому себя не слышать. А если он себя не слышал — кто ж мог услышать его? Киллер был голоден, и, возможно, кого другого на его месте нетерпение давно бы заставило совершить какую-нибудь ошибку, оплошность — сделать лишнее движение, раньше времени прыгнуть. Но то был бы не кот Киллер. Кот Киллер по мере приближения к цели становился все осторожнее, все собраннее, движения его настолько замедлились, что почти не были заметны глазу. Вот он уже совсем близко. Еще два шага, еще только напрячь мускулы перед прыжком, остановиться, отыскать наилучшую позицию для толчка задними ногами… как вдруг что-то произошло: мышь исчезла, словно ее ветром сдуло. Но это не он, не Киллер ее спугнул. В воздухе что-то задрожало, громыхнуло, кот на этот звук особого внимания не обратил, но мышь услыхала будто бы секундой раньше — и Киллер увидел брошенную хлебную корку, пустую землю, неподвижные камни, еще вздрагивающую травинку. По саду шла женщина с ведром; подойдя к железному контейнеру, она высыпала мусор и повернула обратно к стене, в которой была дверь. Остановилась на пороге, переложила ведро из руки в руку, закрыла за собой дверь.

Страница