День накануне - читать онлайн книгу. Автор: Корнель Филипович cтр.№ 43

Я начал рассказ с описания контуров нашего полуострова, мне казалось, это необходимо, чтобы читатель мог легче и нагляднее представить себе его форму. Но описание — занятие неблагодарное, чтобы не сказать бессмысленное. Ведь его суть в перечислении, не более того. Разве можно добиться, чтобы читатель сумел увидеть одновременно и начало и конец дороги, по которой мы шли? Чтобы мог увидеть, как видел наш глаз, одновременно то, что близко — и далеко? К сожалению, это никому не под силу. Значит, остается одно: двигаться дальше со скоростью пешехода и смотреть близоруким взглядом. Вот как выглядел наш полуостров: он порос редким дубовым лесом, но кое-где деревья стояли так тесно, что их кроны смыкались над нашими головами и покрывали землю глубокой прохладной тенью. Когда из солнечного пекла мы попадали под эту сумрачную, темно-зеленую, густо сплетенную из веток и листьев крышу — холодный воздух охватывал нас со всех сторон, будто мы погружались в воду, почти ощущая вспотевшей кожей ее леденящее прикосновение. Даже горячий южный ветер, на открытых местах обжигающий, пышущий, словно печь, жаром здесь, среди деревьев, ослабевал и приносил прохладу и свежесть. Кто-то из нас заметил: «Ни одна палатка так не защищает от солнца, как крона дуба, ведь ткань палатки дает тень одинарную, а завеса из листьев дуба — стократную». Тень от дубов была хотя и очень густой, но все же не абсолютной. В течение дня бывали минуты, обычно ближе к вечеру, когда в кровле из листьев открывались маленькие окошки. Солнце усеивало землю переливающимися и дрожащими пятнами света, которые жили всего мгновение, а потом внезапно гасли, и тогда земля под кронами погружалась в еще более глубокий сумрак и холод. Кроме дубов, здесь росли и другие деревья: березы, тополя, сосны, но в небольшом количестве, словно только ради полноты и законченности пейзажа. И две одинокие осины затесались сюда будто лишь для того, чтобы доказать нам: как не бывает абсолютной тени, так нет и абсолютной тишины. Мелкие, подвешенные на тоненьких черенках листочки осины отзывались на малейшее дуновение ветра, предугадывали его, а после того как ветер утихал, еще долго, дрожа и шумя, о нем вспоминали.

Мне бы очень хотелось, чтобы те, кто будет читать описание этого пейзажа, не представляли себе его как нечто плоское, ограниченное двумя измерениями. Это не картина, здесь есть объем, позволяющий проникнуть внутрь, ходить, двигаться среди постоянно меняющихся видов. Каждый шаг открывал нам какой-то новый путь, каждый взгляд — новую, еще не виданную композицию. Мы ходили туда-сюда, останавливались, наклонялись и выпрямлялись, ложились и вставали — и все это сопровождалось изменениями пейзажа. Плавными, незаметными, бесшумными, никогда не повторяющими того, что мы уже видели. Все, что мы видели, вокруг, не зависело от нас — ни от наших глаз, ни от нашей воли, ведь даже когда мы были заняты делом: ловили рыбу, носили воду, собирали хворост, — мы все равно боковым зрением замечали, как вокруг беспрерывно меняются декорации, как любое движение, поворот тела, даже жест приводит в движение и окружающий пейзаж. Но мы прекрасно понимали, что эта изменчивость и разнообразие — только иллюзия, ведь в действительности не дрогнул ни один камень и ни на сантиметр не переместился ни один ствол. Мир вокруг был завершенным, замкнутым и идеально неподвижным.

Наш приятель был прав, называя это место необычайным (по-видимому, он также хотел сказать, что оно прекрасно). Однако в чем заключалась эта необычайность, он не объяснил. Я пытался это сделать, но, кажется, безуспешно. Может, я сказал слишком мало или — что еще хуже — слишком много? Возможно, я излишне сосредоточился на деталях. Еще добавлю: в красоте этого места было нечто невыразимо тревожное, отчего уже через несколько дней мы стали испытывать такое напряжение, словно нам грозила опасность. Откуда это шло? Может, именно от совершенной красоты ландшафта? Настолько совершенной, что, казалось, она может прожить лишь мгновение, и сразу что-то непременно произойдет. Что через секунду начнется землетрясение, разразится ужасная гроза, случится наводнение, и все будет уничтожено, повалено, смыто с лица земли! Но все оставалось прежним, а тревога не отступала, и в этом постоянном скрытом ожидании проходили дни и недели. А может, ландшафт был здесь ни при чем, может, источник беспокойства был в нас самих, в наших мыслях, чувствах, настроениях? В наших амбициях, воспоминаниях, разговорах, о которых я не упомянул, поскольку мне казалось, что они не имеют ничего общего с окружающим нас пейзажем?

Приближался вечер, кончался день. Тускнел свет, гасли краски, вода в реке темнела и сгущалась, как бы поглощая цвет деревьев, травы, камней. Казалось, что ее течение постепенно замедляется, вода уходит куда-то вглубь, и от реки остается только темный, глухой, зияющий пустотой и холодом яр. Мы довольно долго жгли костер, пока не иссяк запас дров и огонь не погас. На землю спустилась ночь. Еще недолгое время мы слышали какие-то голоса, хлопанье крыльев птиц, устраивающихся на ночлег на ветках деревьев, и тихий шелест тополиных листьев, но вскоре все смолкло.

Рано утром мы свернули лагерь и стали ждать нашего друга, поглядывая в ту сторону, откуда он должен был приехать. В условленное время показался его синий автомобиль, который медленно приближался, мелькая между деревьев. Спустя час мы покидали место, которое наш приятель назвал самым необыкновенным из всех, что видел в жизни, а мы — мы оставляли его без сожаления. Устав от его красоты и совершенства, мы с облегчением думали о возвращении домой, в привычную обстановку, к своим вещам, к своей работе. Когда все уже сидели в машине, приятель сказал:

— Счастливые — смогли тут пожить. Завидую вам.

Днем была жара, а сейчас небо темно-синее, почти черное, усыпанное мелкими яркими звездами; и вода почти такая же черная. Только берег кажется светлым, как на негативе, или сам излучает свет. На конце плотины, уходящей далеко в воду, сидят двое мужчин и ловят рыбу. Они еще ничего не поймали и ждут, когда отзовется хоть один из четырех спиннингов. Палатки, в которых они живут, стоят в добрых ста метрах от этого места; их контуры едва заметны на фоне черного неба. Справа палатка молодоженов. Она освещена изнутри и поэтому лучше всего видна. В ней тихонько, слабым голоском бормочет радио; изредка слышны обрывки разговора мужчины и женщины. В палатке слева живут те двое, что сейчас удят рыбу, а в средней — Лена. Она пошла на дальнюю плотину, и ее не видно. Если внимательно присмотреться, можно различить там белое пятно; это полотенце, которое Лена положила на камни. Пролетели со свистом последние дикие утки, и стало очень тихо. Большая река несет воду мягко, бесшумно. Один рыболов закурил; огонек спички и раскаленный кончик сигареты в такую темную ночь слепят глаза, и мрак кажется еще более непроницаемым.

— Сегодня, похоже, луны не будет, — сказал Рудольф.

— Нет, сегодня не будет, — ответил Эмиль.

— В такую ночь рыба лучше берет.

— Пожалуй. Помнишь ночь в устье Сана — каких угрей мы тогда наловили?

— Еще бы. Полная луна, и светло как днем — хоть газету читай.

— А помнишь ночь на левом берегу Вислы, пониже Завихоста? Темно было, глаз выколи. Вы с Адамом играли в карты и вообще не желали вылезать из палатки. К воде я шел ощупью, как слепой, а когда закидывал, не видел, куда летит грузило, только всплеск был слышен. А раз и всплеска не услыхал, потому что крючок зацепился за ветку. Помнишь, каких потрясающих усачей я тогда наловил?