Пение птиц в положении лежа - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Дудина cтр.№ 22

— Уважаемые господа! Я поэтесса. У меня есть цикл стихов, воспевающих цветы. Да-да, господа. Много цветов воспела я. Почти всё воспето мною, что встречается в наших окрестностях под ногами. И кому, как не вам…

— И кому, как не нам оказать вам спонсорскую поддержку для издания ваших стихов… (Улыбается мило своей догадливости.) Это нам знакомо. Давайте, что там у вас…

Говорящий мужчина проявляет наибольшую активность, берёт первый протянутые в пустоту листы рукописи. Да, вот он, вот он, наверно, директор и есть. Тот, что слева среди этих троих, — не очень русский. Другой — чересчур благороден. Нос — попугайчиком. Глаза — чуть-чуть навыкате. Граф Гурьев с портрета Энгра. Только острота облика как бы размазана мышкой в программе «фотошоп». Срединный путь присущ директору.

Директор роется, углубляется. Сейфулю Мулюковичу перепадает пара страниц. Орлоносцу — ничего. Последнего директор рекомендует, со смешком таким лёгким: «А это наш поэт. У нас тоже есть свой поэт»… Я трепетно жду привычной реакции на свои стихи. Лёгкое выкатывание глазных яблок, приподнятые пёрышки бровей. Выпячивание всё ощутимее, приподнятость всё сильнее. Уголки губ при этом опускаются всё ниже. Ниже. Ниже. «Нас предали, господа!». «Я не виновата, что немного угловата…!!!» Ей-ей, эта реакция вовсе не нужна мне, нет. Хотелось бы спокойного удовольствия от своих стихов у народа. Увы…

— Гм… Да-а-а… Кто-нибудь ЭТО читал? Где-нибудь печаталось? — Строгие вопросы задаёт Музиль Мухтарович, очень строгие.

— Ну, впрочем, ладно. А что-нибудь о сирени у вас есть? А о ноготках? А есть о мышином горошке? Дело в том, что я знаю о цветах всё. Почти всё. Я не специалист в области поэзии, но сопоставить своё ощущение цветка — и ваше, узнать, насколько похоже… — Директор роется в листках… — «Сирень по средам хороша. Сиренам тело и дыханье твоё…» — Директор выразительно смотрит на меня поверх очков.

Внутри меня всё хихикает и трепещет от веселья и восторга. «Именно так, именно да, по средам, милостивый государь…» — что-то этакое проносится в голове моей поэтической.

— Ха. Ха-ха. Ну! Ну и ну! По средам хороша! А по четвергам как? По пятницам или субботам? Ради ваших стихов мы будем продавать сирень только по средам. А вообще сирень по цвету типа как труп. И воняет трупом. И покупают её для трупов в основном. Вот что я скажу.

В интонациях проступает строгость. Орлоносов и Фазиль Искандерович заметно ожили. Заговорили сразу все. Серая сирень цвета разложившегося трупа и с его же ароматом вызвала в народе одобрение. К мнению директора присоединились все.

— «Сирень по средам хороша»! Чушь какая-то. Бред. Полный бред! — Я вжимаюсь в кресло с ущиплённым авторским самолюбием. — Бред. Но запоминается. Что-то в этом есть. Сирень по средам хороша (бормочет себе под нос)… О, да тут одуванчик!.. Тэк-с. «Вчера блондином шелковистым ты был. Сегодня весь седой. А завтра — лысый…» Что ж. Это предстоит. Это ещё только предстоит. Что ж поделаешь. «Десант парашютистов летит по небу! Грядёт солнцеголовость, седина и лысость!» Хм-м. Опять лысость. Да, грядёт, без этого не обойтись. Хотя можно и пересадку волос сделать. — Смотрит строго на Орлоносова. Тот елозит, похохатывая неявно.

— А что там, кстати, о розе?

— Да-да, хотим о розе!!!

— Посмотрим. Тэк-с.

Орлоносов и Мулюк Гафизович опять заметно оживляются. Сами подобные вчерашнему трупу розы, вспрыснутому водой сегодня и заметно в результате этой процедуры посвежевшие.

Я объясняю скромно, но с достоинством, что о розе написано слишком много. Так много, так много, что пристраиваться в длинный хвост поэтов, воспевших розу, даже неприлично как-то. Всё равно в первых рядах оказаться трудно. Поэтому о розе я написала по-своему. Неожиданно. Свежо. Лаконично.

Писать о розе я не буду.

Шаг один

От розы к роже.

Свежи ужи,

А розы вянут.

Директор читает стихотворение громко, с нарастающим изумлением. Гуляф Шокирович и Орлоносский начинают, перебивая друг друга, рассказывать истории из своей жизни о встрече с ползучими тварями, которые, действительно, всегда свежи.

Директор забивает всех своим красноречием. Все молчат и слушают. О том, что в младенчестве ребёнок близок к земле, к растительности, к цветам. Ползает среди цветов, и они кивают головками над ним, яркие, прекрасные, как радостная весть из рая. И ничего ярче и сильнее этого впечатления у человека нет. У взрослого младенческие впечатления вытесняются другими, но память о самом красивом, потрясающем тлеет где-то на дне души и даёт о себе знать. Во время самых важных событий своей жизни человек волей-неволей обращается к цветам. Хочет кого-то порадовать — но слов нет у него, одни неясные эмоции, и свои чувства он выражает при помощи цветов. Они, такие яркие, выразительные, с таким богатством цветовых оттенков, ароматов, форм, лучше всего способны отразить эмоциональную сферу человека. Дарить картину, открытку или стихи — это что-то совсем другое. Цветы говорят о чувствах дарителя не так прямолинейно, не так навязчиво, грубо, но зато и более эмоционально, включая почти весь спектр ощущений — зрительные, тактильные, обонятельные. Цветы — универсальный язык для отображения человеческих чувств, понятный всем народам. К тому же простой и доступный любому — и бедному и богатому, и умному и не очень, и галантному и простоватому… Цветы — это…

Тут Орлоносов прервал излияния директора. Посмотрел на меня удивлённо:

— Я думал, что ваша речь будет литься беспрерывным потоком. Что вас будет не остановить. Будете обосновывать значимость своих стихов и необходимость больших денег. А вы…

— Мне интересно узнать мнение господина директора о цветах. Пусть выскажется. Всё, что я думаю о цветах, я выразила поэтически…

Приятная беседа о цветах, стихах и женщинах длилась часа три. Директор сказал, что должен подумать дня три-четыре о том, как можно использовать мои стихи в цветочном царстве, в коем он был и королём, и розой, и садовником, и ужом по совместительству.

Я пришла в назначенный день. Кабинет был пуст, если не считать копошившегося там Орлоносского. Количество бутылок возросло с тех пор. Их стеклянная волна сползла со столов по бокам кабинета на пол и начала взгромождаться на центральные столы — столы для переговоров. На стене висела изящная литография какого-то современного французского художника, судя по подписи. Изображала она в весьма раскованной манере расплывшийся и совершающий экспансию в пространство цветок, с намёком на распирающие его силовые поля.

Орлоносов был с большого бодуна. Глаза его алели, как революционная гвоздика на фоне свинцового неба Октября, покрытого ненастными тучами. Он посмотрел на меня как-то снизу и сбоку одновременно, несмотря на вполне высокий рост красивого мужчины.

— Ты чего розу опустила?

Я нервно задёргалась, пытаясь осмыслить его вопрос и дать правильный на него ответ. Я правильно почувствовала, что речь идёт об опускалове в смысле «опустить Коляна на тонну баксов» или ещё чего такое. Мне захотелось залепетать что-то о том, что: «Да нет, что вы, не опускала я, это вам только показалось. Почудилось. Даже и в мыслях не было…»