Гарантия успеха - читать онлайн книгу. Автор: Надежда Кожевникова cтр.№ 90

Привычно тянул ее за собой, вынуждая почти бежать.

Прежде на этом месте был каток, разноцветные лампочки сияли, теперь асфальт обнажился, лужи натекли, за ночь, правда, тоненькой корочкой подергивались, так, напоследок.

А Таля — он был все тот же, если справедливо, беспристрастно судить.

Нина шла с ним рядом и думала…

Пора понять, пора привыкнуть, что именно нам, женщинам, решать, действовать. А все вот жмемся, то есть ждем, что не мы, а к нам ринутся навстречу. Дудки! Потому, верно, и получается так все сложно, что те, кто другого пола, уже признали нашу силу, а мы сами еще не осознали ее по-настоящему в себе. Пора, пора… И, если что-то не клеится, значит, без достаточной уверенности мы взялись за дело. Да, именно от нас, женщин, все и зависит. А жаль… Нина вздохнула. Взглянула на Талю и улыбнулась ему.

Уже одно то, что ему дали это имя, обязывало ко многому. Ожидалось, что он будет невероятно храбр, исключительно умен, замечательно добр и благороден, — а как же, ведь недаром его назвали в честь Микки, Микки Первого.

Микки Второй должен был стать его преемником, а может, даже кое в чем своего тезку и превзойти.

Так ожидалось…

Его взяли двухмесячным. Выбрали из шести других щенков, хотя он был рыжим, а Микки Первый тигровым, но решили, ладно, лишь бы порода одна. Они хотели именно боксера, считали боксеров умнейшими из собак. Наверно, тоже из-за Микки Первого — они его так любили!

Микки Второго поместили туда же, где жил Микки Первый, в углу, рядом с буфетом. Там на обоях осталось продолговатое пятно- как бы тень Микки Первого.

Но Микки Второй ничего о предшественнике своем не знал. Воспринимал жизнь, окружающих по-щенячьи беспечно: грыз хозяйскую обувь, расплескивал молоко, пытался ухватить себя за хвост и злился, что у него это никак не получается.

Ему исполнился год, что приравнивается примерно к человеческому шестнадцатилетию. Он стал сильным, ловким, но все еще был наивен и в чем-то даже, пожалуй, глуп. И развлечения его оставались все теми же щенячьими, и он все так же по-щенячьи забывал, что ему можно делать, а что нельзя: влезал на диван, хотя его оттуда сгоняли, прыгал, чуть не сбивая хозяев с ног. Но однажды услышал, как они сказали: «Да, Микки Первый был в этом возрасте умней».

Наверно, они уже не в первый раз так говорили, сравнивали Микки Второго с Микки Первым, но для него это было неожиданностью-их опечаленные, разочарованные лица.

Микки Второй посмотрел на них недоуменно: ревность, соперничество не были пока ему знакомы, но он почувствовал какую-то странную слабость, и будто что-то сдавило в груди.

А ведь они ему прекрасную жизнь создали: сыт, ухожен, и ответственности почти никакой.

Но, может, ответственности как раз ему и недоставало?

Его существование было абсолютно безмятежным. Вот другие собаки, бывает, ночи напролет не спят, сторожат, охраняют покой своих хозяев. А Микки Второй таких забот не знал: спал крепко, сладко и только иногда пугался вдруг чего-то во сне, но ему говорили: «Спи, все в порядке», — и он снова засыпал, без тревог, без волнений.

Он и не думал, что у собак могут быть какие-то обязанности. Как-то так получилось, что забыли ему объяснить. А может, и считали это ненужным. Ведь они хотели его просто любить- только любить. А еще, чтобы он заменил им Микки Первого.

Но собачье время летит так же быстро, как и у людей. Микки Второй, сам того не заметив, стал солидным взрослым псом, но только внешне, потому что в душе он по-прежнему оставался щенком, и восторги у него были щенячьи, и огорчения. К примеру, он мог весь день грустить, что задевалась куда-то его кость, хотя он сам же ее запрятал у ножки дивана- но забыл, потому что память у него была тоже щенячья.

Его любили. Правда, с оттенком некоторого сожаления, как дурачка, обделенного от природы умом. И очень боялись, как бы он не сбежал: ведь, говорили, пропадет, совсем он не приспособлен к жизни.

А он и не думал удирать. Ему и в голову не приходило, что такое возможно. Он прекрасно себя чувствовал за зеленым высоким забором и считал, что это и есть весь мир.

Они удивлялись почему он такой нелюбопытный. И вспоминали Микки Первого, который…

О, Микки Первый- это была личность! В поселке его знали все. С ним постоянно случались какие-то приключения. Не столько даже потому, что он сам к ним стремился, сколько из-за его образа жизни, не очень, надо признать, размеренного. Хотя он рос в том же доме, с теми же людьми, что и Микки Второй. Но судьба его сложилась иначе.

… Это было двадцать лет назад. Микки попал к людям сравнительно молодым, но уже самостоятельным, отвечающим за все свои решения и рассчитывающим только на себя. Людей такого возраста называют средним поколением, несущим двойную ответственность, потому что, с одной стороны, они опора своим детям, а с другой- престарелым родителям. В этом возрасте люди набирают наибольшую силу- это, можно считать, их пик.

И это очень счастливое время, если только не думать тогда, что сейчас вот ты на вершине, а потом будет только- с горы. Микки Первый попал в эту семью не случайно. Собака была им очень нужна. Правда, породу они тогда не обговаривали: боксер так боксер- неважно, лишь бы сторож, лишь бы бабушка не боялась оставаться одна с пятилетней внучкой в дощатой даче, которую они недавно приобрели вместе с участком в пятнадцать соток, где, кроме бузины, ничего не росло.

Они жили там зимой, и осенью, и весной, и летом — старая женщина, девочка и щенок. Сколько точно времени прошло, Микки не знал, но ему казалось — долго. Во всяком случае, это был очень важный период для него — становления, закаливания характера. Осознания ответственности, долга и обязательств своих перед людьми. Он чувствовал себя в этом доме не игрушкой, не забавой, а защитником. Он слышал, как говорили: у боксеров мертвая хватка. Да, совершенно верно. Он знал уже страшную силу своих челюстей, и окрестные псы ее тоже узнали.

Они поначалу пренебрежительно отнеслись к нему. Смеялись над его уродливой, им казалось, внешностью. Боксеров они никогда раньше не видели, и его курносость, обрубленный хвост, тигровая масть- все это казалось им странным, неприличным, и они издевались над ним.

Он какое-то время терпел, страдал, хотел объясниться с ними по-хорошему. Но однажды… О, это было сладостное чувство — бешенство, захлестнувшее его горячей волной, почти до слез, до спазма в горле, — и мгновенная решимость, мгновенный прыжок к ближайшей жертве, секунду назад еще ухмыляющейся, упивающейся безнаказанными издевками.

Какое облегчение, какое мстительное удовлетворение испытал он, когда отвалился от поверженного противника и медленно, нарочито медленно прошел под взглядами своих врагов, чувствуя спиной, затылком их ненависть, но в то же время робость, усмиренность, сломленность и уже подлую рабскую готовность их ему служить, потому что он оказался сильнее.