Я не очень уверен, как это случилось, поскольку я пытался соблюдать секретность, но скоро, казалось, вся редакция прослышала о моем новом занятии – писании порносценариев. Особенно увлекало это «кабальный совет». Вентура раскладывал на меня таро и извлекал из происходящего колоссальные жизненные уроки. Борясь за объективность, он никогда не затрагивал эту тему напрямик, выясняя, является ли мое новое занятие важной поворотной точкой или же завершающим падением с моральных высот, которые могли кому-либо пригрезиться в моей жизни...
На съемках «Белого шепота» не предполагалось никакой пышности. Учитывая длину фильма и его бюджет, который почти тянул на «гулькин нос», фильм нужно было снять за ночь, и на каждую сцену можно было отвести не более одного или двух дублей, максимум – три, если нам покажется, что можно выжаться до предела. У актрис было всего несколько часов на репетиции дома у Вив, причем я читал за Джаспер, так как с надобностью взять на эту роль Кошку мы смирились только в последнюю минуту; у нее, по крайней мере, был кошачий характер, если и не было кольца в клиторе. За день до съемок Вив, Вероника и я в панике прочесывали город, разведывая заброшенные заводы и грязные проулки, осматривая запущенные комнатушки, у которых всего-то и было достоинств, что явные доказательства – на скомканных постелях и запятнанных полах – того, что здесь имели место другие постановки, еще менее элегантные, чем наша. Признаюсь, заметив, что чем дальше, тем сильнее становится запах мочи и спермы, я усомнился во всем нашем проекте. Признаюсь, на момент-другой я почувствовал себя совершенно постыдным персонажем, точно так, как хотели бы этого Новые Образцы Добродетели. Наконец мы решили использовать один из Рдеющих Лофтов, что появляются после заката в заводском районе к востоку от даунтауна, белую пещеру без окон, изнутри похожую на огромное яйцо, с закругленными углами и комнатушками, расположенными по всему периметру, которые можно было моментально превратить в гримерные, репетиционные, офисы и кухню. Самое неоспоримое достоинство этого помещения, впрочем, состояло в том, что там не воняло.
В назначенный вечер, как только закатилось солнце и возник лофт, команда Вив подкатила микроавтобусы к складским воротам цокольного этажа и приступила к делу. За час были проложены рельсы для операторских тележек, установлены камеры, освещение и микрофоны, а также декорации – наспех сооруженная мастерская, где были мольберты, стол с красками и подиум, на котором позировали натурщицы. Съемочная команда состояла из обычного круга Вив – богемы и наркоманов. За оператора был здоровый техасец по имени Гаррис, а за гримершу – бывшая «лаборант-косметолог» из местного журнала мод; картины предоставил один из бывших дружков Вив. Продюсерами были Лидия и Найлз, супружеская пара из Нью-Йорка, которые раньше занимались театром. Лидия была умна, предана делу и приятна в общении, тогда как Найлз был первостатейный поц. Мы с Вив и Вероникой очень огорчились, узнав, что в знак любви Лидия вытатуировала имя Найлза на той части тела, которая, как мы считали, в противном случае была бы абсолютно симпатичной попкой. Найлз распространялся о своих обширных познаниях в любой области, от арт-директорства до грима и звукозаписи, разгуливая по съемочной площадке в идиотской бейсболке и рявкая бессмысленные указания в рацию. Он быстро успел оскорбить бывшего друга Вив – который и картины-то нарисовал только в виде одолжения Вив – и перелапать всех женщин на площадке, с которыми не был связан узами брака, и самой заметной из них была наша звезда. В ожидании появления остальных актрис Вив решила снять последнюю сцену фильма, в которой Эми Браун как закомплексованная художница, решившая поменяться местами с натурщицей, стоит голая на подиуме; пока операторы готовились снимать наплыв на Эми, сияющую в огнях, как дешевая версия Модильяни, Найлз сосредоточил на ней все свое внимание. Он метался то в кадр, то из кадра между дублями, «поправляя» ей волосы, постоянно смахивая локон с ее лба, в то время как Лидия разъярялась все более заметно, а на ее заду горело имя Найлза.
Все это, должно быть, не выродилось в полномасштабный супружеский кризис только потому, что Вив и Лидии пришлось заняться более серьезной проблемой. Кошки не было. После многочасовых неудачных попыток выследить ее Вив наконец сделала панический звонок кастинговому агенту с гангренозным засосом на груди, и ровно перед полуночью тот нашел еще одну актрису. Через тридцать минут Вив подошла и сказала, что новая актриса прибыла и читает сценарий.
– У нас новая Джаспер, – объявила она со странным выражением лица.
– У тебя странное выражение лица, – сказал я.
– Ну, интересно ведь.
– Что интересно?
– Она в самом деле Джаспер.
– Что значит – она в самом деле Джаспер?
– Значит, ее зовут Джаспер.
И точно, на стуле в тени, как будто бы появившись ниоткуда, как она появилась ниоткуда в ту ночь, когда я повстречал ее, сидела Джаспер. На ней было другое платье, проще и свободней – она перевоплотилась в создание гораздо менее внушительное, но такое же хладнокровное и слегка эфирное, как тогда в «Лихорадке», но теперь в руке у нее был мой сценарий вместо стакана вина. Вив представила нас друг другу, и Джаспер лишь оторвала глаза от сценария и сказала:
– Мне нравится идея с кольцом в клиторе.
– У тебя случайно такого нет? – засмеялась Вив.
– Пусть это будет сюрпризом, – рассмеялась Джаспер. Вив еще посмеялась. Они засмеялись вместе и потом, увидев выражение моего лица, снова расхохотались. В считанные минуты они отлично сошлись друг с другом, и потом Вив вернулась на съемочную площадку, а я уселся с Джаспер и начал объяснять ей сценарий. Я объяснял ей персонаж по имени Джаспер – то есть персонаж, который я у нее и украл; я объяснял ей слова Джаспер – то есть слова, которые она сказала. Она никак не давала понять, что сознает все это. Она никак не давала понять, что вообще когда-либо встречалась со мной. Она читала свои реплики, как будто они были совершенно новы для нее, как будто она никогда их раньше не слышала; она даже анализировала и интерпретировала их во время чтения, пробуя различные интонации. «Мне не нравится – “сиськи”, – сказала она, – я бы предпочла сказать – груди». Учитывая обстоятельства, я сказал ей, что она может говорить практически все, что хочет, если только это будет в общем духе сценария, и что у нас будут шпаргалки и суфлеры, так что волноваться ей не о чем. «Ах, нет, – настаивала она, – я выучу роль, я очень быстро все заучиваю». В конце концов я оставил ее одну, чтобы она могла просмотреть сценарий сама. Я был счастлив оставить ее за этим занятием. Сейчас в ней было что-то, что нервировало меня, как будто в тот вечер, когда мы встретились, ее спроецировало мое сознание, а сегодня – чье-то еще. Спустя несколько минут ее загримировали, все еще корпящую над ролью, и в скором времени мы были готовы ее снимать. Шли минуты, все ждали; в это время мы снимали все остальное, что можно было снять: сцены с остальными актрисами, крупным планом – кисточки, крупным планом – Эми на фоне холстов и холсты без Эми, крупным планом – бедра, похожие на лунные долины, и груди, как шары над пустынями. Вив постоянно бегала в гримерную, проверить, как там Джаспер, и каждый раз выходила без нее. Команда начала роптать. Наконец появилась Джаспер. Она вплыла на съемочную площадку так же, как в «Лихорадку» той ночью. Она двигалась так, будто шла не по реальному миру, а по коридорам своего воображения, где она может поднять какой-нибудь ею же воображенный предмет, беспечно восхититься им, а потом в скуке выбросить через плечо. Она не то чтобы скинула халат, а скорее дала ему соскользнуть с плеч, всходя нагишом на подиум; она сняла с себя все, кроме кольца с кошкой на пальце. Съемочная команда, равно мужчины и женщины, остолбенела от ее вида. Она была невероятно роскошна; если напрячь слух, можно было, наверно, услышать, как в ней все еще плещется сперма прошлой ночи. У меня была на нее двоякая реакция. Во-первых, мне хотелось трахнуть ее, потому что не трахнуть ее значило бы оскорбить Господа Бога и оклеветать Божественный распорядок, а во-вторых, мне хотелось сбежать от нее к чертям собачьим, потому что с минуты на минуту должно было стать ясно то, что я и подозревал с самого начала, – она абсолютно сумасшедшая, Ходячая Бездна в виде Женщины, олицетворение безумия настолько штампованного, что практически виднелся штрих-код.