Ах, как же сложно понять иные народы! Что может быть тяжелее и важнее?! Понять мотивацию поступков иных народов и отдельных представителей иных народов.
Разверстые пасти, пьяные рожи, агрессивные движения, одурманенные глаза – это все немцы на карнавале. Противно до одури. Вспоминать противно. Еще противнее присутствовать при этом. Это как если бы подглядывать за человеком в туалете – любопытно поначалу, затем противно.
А эти еще орут истошно и самозабвенно – «Alaaf»! Они орут – «Alaaf»!
Разверстые пасти, масляные толстощекие рожи, пустые, злые, тупые глаза, источающие агрессию на всякого, кто помешает им вкушать удовольствие от жизни.
Каждый из них по отдельности хорош и интересен! Каждый из разрушает мифы, стереотипы и стандарты, среди которых он живет, дышит, спит, ругается, растет и ненавидит, иногда любит, но почти никогда не имеет откровения. Но этого от него и не требуется. Был бы послушен, работоспособен, типичен и целеустремлен.
Но вместе они невыносимы. Злы, агрессивны, орут и пьют, бьются за конфетки, бросаемые им из процессии.
Всего пять дней в году – столько длится карнавал! – рядовой немец может быть странным, ни на кого не похожим, пьяным, хулиганистым и беспечным. Пять дней и вся жизнь.
Карнавал – занятие ублюдочное, обязательное для большинства. Как на тебя соседи посмотрят, если ты будешь не как все?!
Всего пять дней в году в Германии можно все. В России таких дней 365.
Нечто похожее я переживал уже в советское время – советские демонстрации. Советская идея, конечно, иная, искусственная, но большинству нравились сами шествия, нравилась совместность, нравилось ощущение праздника. Возможность вместе выпить, погулять, поговорить и, конечно, ощущение силы в коллективе.
И все же карнавал – это свидетельство отличного душевного здоровья нации. Как милы они все по отдельности, возвращаясь домой. Немцы. И как же противны они вместе.
Карнавал заканчивается сегодня. Пять дней праздника легкости, самовыражения, развлечений, игры во вседозволенность и скотства. Что осталось в памяти?
Да! нация без комплексов. Да! с невероятным душевным здоровьем. Города превращаются в единое театрализованное действие. Ожили сказочные персонажи. Детские сказки пришли в сегодняшний день из сознания и памяти немцев. Оттуда же вышли исторические персонажи. Очень много из эпохи принадлежности части германских земель французам, например, мушкетеры и дамы королевского двора. Чуть меньше римских легионеров, которые остановились две тысячи лет назад на Рейне, но их поступь, звук их шагов до сих пор разрывает мембраны немецких обывателей. Очень много францисканских монахов в коричневых мешковатых балахонах с капюшонами. По улицам поползли, запрыгали, полетели животные, насекомые, разные гады из жизни, из фильмов, из сказок, и из немецкой фантазии. Очень много клоунов и шутов, в костюмах арлекино-пьеро, средневекового рыночного кукольного театра и вышедшего из недр сознания немецкого обывателя. Популярны современные киноужастики и кинофантазии (например, фильм «Звездные войны»), – я даже заприметил Чарли Чаплина, надо сказать очень удачного, – и языческие герои – звездочеты, ворожеи, колдуны и колдуньи. Интересно, что в обыденном представлении все они похожи стилистически, поведенчески, смыслово.
И видимо не случайно, что немецкий карнавальный театр из мыслимых и немыслимых персонажей более всего отдает предпочтение чертям. Чёрт-Он, чёрт-Она, черти-Дети, черти-Родители, чёрт-Она на выданье, чёрт-Он в поисках. А потому рожки – любимый атрибут взрослых и детей.
И, конечно, черт в гуще карнавальной жизни. Не случайно в конце тридцатых годов двадцатого столетия во время кельнского карнавала иудеев/евреев не только пародировали, но и громили синагоги.
Главного нет в Германии!
Духовности нет. Нет всепрощения, всепонимания и всеобщей любви. И потому нет легкой всеобщей радости и светлой печали от прошедшего праздника. Настоящий русский народный праздник – это всепрощение, все понимание, а не только игра. А немецкий карнавал – это праздник самовосхваления и глумления.
И неважно уже над чем глумление – даже если это церковь, или культура, или история. Неважно. Вот так немцы когда-то доигрались до двух войн в двадцатом веке. Каждый раз это были игры в экспансию, в величие немецкого духа, в наведение немецкого порядка, в миссионерство, с помощью которого можно очистить не только немецкое общество, но весь мир. И когда игра стала частью существования, когда грань разрушилась между воображаемым и реальным, немцы пошли в атаку на мир, вооруженные и одухотворенные – как им казалось – силой порядка, который им явился в виде правды, единственной на тот момент возможно. Ошибка немцев в том, что они уверовали в единственность своей правды. Уверовав в единственность своей правды, немцы превратили весь мир в языческое капище, на котором они решили принести все народы в жертву своей правде, превращенной в идола.
Немцам полезно поражение. Поражения в двух войнах в двадцатом веке приостановили деградацию немецкой культуры, немецкого национального самосознания немецкой религиозности. Победа объединения нации после разрушения берлинской стены ускорила духовную деградацию немецкой нации.
Сейчас в обыденной немецкой жизни нет Бога. В нем нет потребности у рядового немца. Внешняя, материальная, бытовая, светская жизнь настолько укрепилась, что не возникает и потребности в мистической окраске. Все твердо, ясно, определенно, точно и надежно.
«А что еще может добавить Господь?!» – Рассуждает немец. – «Я и так могу иметь, все, что хочу, надо лишь заработать денег».
К тому же эта жизнь настолько усложнена и сурова в борьбе за свое место, что на мистику, на веру в Бога не остается времени. Потребность в мистике удовлетворяется карнавальным шествием и ночным костром, в котором вместе с карнавальной куклой сгорают все немецкие грехи.
Теперь немцы – совершенно языческая нация. Трудно себе представить, чтобы немецкий канцлер подошел под благословение к церковному своей иерарху. Во-первых, демократия не велит, во-вторых, пресловутая западная политкорректность не позволяет. В лучшем случае, рядом с конституцией страны где-то слева будет лежать библия Гуттенберга, или Мартина Лютера, или Эразма Роттердамского.
Немцы – языческий народ. И такое впечатление, что сейчас как никогда на протяжении последних полутора тысяч лет. Язычество немецкого народа продвигается вглубь народа, захватывая силой своей вольности и внешней, формальной демократичности огромные народные массы.
Нет.
Не понимаю я немцев. Даже если оставить в стороне их мистическую ущербность.
Как можно любить и восторгаться действием, во время которого лица немцев сливаются в одно большое, – даже не лицо, – а выражение, посредством которого лицо карнавала напоминает жопу, – голую, поросшую редкими белесыми волосками, мускулистую немецкую жопу.
031699. В Кёльне нет постоянных крестьянских рынков. Рынки – как импровизированные эстрады, проходят по определенным дням. Маленькие рынки – это атавизм. Рыночная экономика в Германии давно не стихийна. Рыночная экономика – очень регламентирована.