Остальные финалисты сидят полукругом лицом к толпе, большинство людей тянут шеи, пытаясь разглядеть поверх наших голов, что там делают на соседней сцене знаменитости. Мне оставили свободное место рядом с Факирой, расцветшей на склоне лет лесбиянкой, чей флаг представляет собой сплющенную радугу гомосексуальности с Южным Крестом на верхушке. Рядом с ней, закинув ногу на ногу и упершись локтем в бедро, а подбородком в руку, сидит Ирвин Менц, и кончики его нафабренных усов острее обыкновенного, а вид у него такой, будто его аборигенский триколор, увенчанный Южным Крестом, совершенно достоин этой толпы, которую он покорил один и без посторонней помощи. За ним сидит Тревор, автосборщик, представляющий три полоски неверно нарисованного французского флага. Он то и дело поднимает руки с колен и машет светловолосой девочке, сидящей на коленях у матери в первых рядах зрителей, которая прыскает, и начинает ерзать у той на коленях, и отчаянно машет ему, и поднимает ручонку с зажатой в ней ниткой от воздушного шарика с Гарфилдом, на что он отвечает кивком и улыбкой. Дальше всех от меня сидит Аманда Траут, художница-киви, настолько взволнованная Новым, что отобразила на своем флаге целых шестнадцать его разновидностей.
Я вижу, как мечется по сцене во всех направлениях лиловая, как у уличной девицы, шевелюра Дороти Гривз. Она маленькая, и полубосая, на ней синее платье без рукавов, едва доходящее ей до колен. Ноги у нее короткие, мускулистые. Я пересекаю сцену и здороваюсь с ней, поскольку как президент Комитетского отделения в нашем штате она сегодня — наша официальная хозяйка.
— Хантер, Хантер, Хантер, — всплескивает она руками, увидев меня, и хватает меня за руку, и наскоро обнимает. — Ну и заставили вы меня поволноваться.
— Да здесь я, здесь.
— Ну, хорошо, хорошо. Как настроение? Не волнуетесь? Это хорошо. Вы заготовили несколько слов на случай, если ваш флаг победит? Вы же знаете, сам Премьер-министр будет слушать. Телевизионщики здесь. Со всех каналов. Ларри договорился об интервью с Майком Мунро. Уверена, он задаст нашему победителю пару-тройку вопросов.
— Ну… Майк Мунро — это, конечно, здорово. Но разве у меня есть хоть какие шансы выиграть? Что-то сомневаюсь.
— Не скажите. Вовсе не так. На мой взгляд, очень даже есть. Очень даже. Так что садитесь и сочиняйте свои благодарности. Я думаю, они вам пригодятся. Видит Бог, Хантер, я на это надеюсь, — шепчет она. — Удачи.
Она в полном восторге от сегодняшнего дня. Глядя на то, как она пытается успокоить свои руки, дрожащие от волнения за отсутствующих ответственных лиц, на то, как она хмурится и стискивает зубы каждый раз, когда что-то грозит пойти не так, как задумывалось… я просто не могу поверить в то, что весь этот конкурс — просто чья-то циничная попытка сохранить за собой теплое место, чье-то упражнение в искусстве бюрократии. Эта женщина искренне верит, что делает что-то ради будущего этой страны. Что-то важное для этого места, для народа, который она любит. Она еще один член еще одной экспедиции в Утопию или, если эта идея для Австралии слишком грандиозна и чужда, по крайней мере еще один член еще одной экспедиции в очередной пункт на пути в Утопию.
Что ж, смотреть на искренне верящую во что-то женщину приятно. Хотя это лишний раз напоминает мне, что сам-то я не верю.
Я ничего не могу с собой поделать. Я наклоняюсь к ней, и беру ее голову обеими руками, и целую в лоб, туда, где кожа сменяется этими лиловыми волосами. Она не шевелится в моих руках, позволяя мне целовать себя и верить в нее. И когда я отрываюсь от нее, она несколько мгновений молчит и смотрит мне в глаза, забыв о спешке и страхе того, что что-нибудь пойдет не так, как задумывалось. Она подарила мне сегодня крупицу симпатии. Я подарил крупицу симпатии ей. И она приняла ее. Что не так-то просто сделать.
Я отодвигаю голову, и она говорит мне, глядя на меня снизу вверх: «Хантер, я даже не буду спрашивать, с чего это все».
— Нет. Не надо, — говорю я. — Спасибо.
На противоположном краю сцены Два-То-Тони Дельгарно разговаривает с Абсолютным Рексом. В последний раз, когда я его видел, его лицо было залито кровью, а сердце — разбито, и я не знаю, что сказать ему, но мне все-таки нужно сказать ему что-нибудь до того, как мы официально встретимся на глазах у толпы. Я подхожу к ним.
— Привет. Как дела? Славный день выдался.
Два-То-Тони Дельгарно кивает, улыбается и поднимает вверх большой палец, показывая мне, что у него все в порядке. Это всего только жест.
Абсолютный Рекс одет в темный в крупную полоску гангстерский костюм с лацканами, похожими на дверцы грузовика, в белую рубашку и ультрамариновый галстук из мятого бархата, явно гипертрофированного размера. Не шевеля головой, он оглядывает меня с головы до пят.
— Хантер, — говорит он. — Ну, как мы сегодня? Расслабились? — В смысле, не съеду ли я снова с катушек и не начну ли выкрикивать бессмысленные требования к коварному фашисту у меня в голове?
— Угу, спасибо, я в полном порядке. Возможно, потому, что не рассчитываю победить.
— Значит, никаких нервов? Никаких синдромов? Никаких психозов? Никаких истерик? Никакого гребаного помешательства, могущего взорваться прямо здесь, на сцене, где нас не спасет никакая реклама клюквенного сока, а только опозорит?
— Как огурчик, — заверяю я его. — Как кремень, — и вытягиваю руки перед собой, изображая каменное спокойствие, которого, как оказывается на поверку, у меня нет, так что я поспешно опускаю их обратно.
— Ну что ж, удачи, — говорит он. Кто-то машет ему с лестницы на западном углу сцены, где ему положено встречать Премьер-министра, когда тот слезет с помоста натурализации и переползет на наш, комитетский. — Меня зовут, — сообщает он нам. — Мы почти начали. Мне нельзя заставлять его милость ждать. Он сегодня главный свадебный генерал. Главнее нет. Ладно, скоро увидимся.
— Что, дрались с тех пор в кабаках или нет? — спрашиваю я у Два-То-Тони Дельгарно, когда он уходит.
Он фыркает носом.
— Нет. Последнюю пару недель — ни разу. В последнее время измены моей жены как-то не сталкивались с результатами восьмого заезда в Банбери.
— Как вы… вообще?
— Бывало и лучше, Хантер. Не то чтобы я собирался вышибить себе мозги на глазах у толпы или что-то в этом роде. Но бывало и лучше.
— Это не просто толпа. Я даже не ожидал, что соберется столько народу. Черт знает сколько. Как на футбольный матч. — Мы оба оглядываемся на толпу.
— Ба, да мы перетянули почти всех с этой хреновой натурализации. Неплохо.
— Все до одного здесь.
— А ведь такой шикарный пляжный день.
Дороти Гривз подходит к нам со словами: «Джентльмены, пожалуйста, по местам», — и подталкивает нас руками к местам. Нам положено стоять перед отведенными для нас креслами, когда на сцену поднимется Премьер-министр. Толпа понемногу стихает и поворачивается к сцене.
— Иду, — заверяю я ее. Я поворачиваюсь и иду к своему месту, но на полпути останавливаюсь и оборачиваюсь к нему. Он все еще стоит там, где стоял, поправляя свой галстук, чтобы знаменитая белая автомобильная эмблема находилась точно у него на кадыке.