Жестяные игрушки - читать онлайн книгу. Автор: Энсон Кэмерон cтр.№ 14

Я советую этому гранж-бою отвалить, пока я не сделал его белой крысе домик из его гранжевого черепа с дверью на месте его гранжевого ротового отверстия.

— Тук-тук-тук… вот и я, крошка, — кричу я со своей стремянки и стучу костяшками пальцев в воображаемую дверь, изображая самца крысы, возвращающегося после трудового дня и стучащего по черепушке гранж-боя, оповещая о своем возвращении свою жену-крысу, угнездившуюся в черепушке гранж-боя.

Гранж-бой поднимает взгляд на меня и советует мне идти и служить подтиркой где-нибудь в другом месте. Тут дряхлый старикашка встает, и отцепляется от моей стремянки, и прыгает на гранж-боя сзади, и оба они катятся на тротуар прямо мне под стремянку. Дряхлый старикашка берет гранж-боя на захват, которому его научили в армии, дабы душить имперских япошек в сороковых, когда ему хватало и мускулатуры, и ненависти. Однако теперь он всего лишь дряхлый старикашка, и силы его мышц недостаточно, чтобы оторвать шейный позвонок номер два гранж-боя от шейного позвонка номер три гранж-боя. Сцепившись и задыхаясь, они катаются по тротуару и обзывают друг друга козлами и жопами, пока из дверей ресторана не выбегает Иван Гучик, хозяин «Sacre Bleu», и не разнимает их.

Эти двое продолжают, задыхаясь, обзывать друг друга ослами и жопами, а гранж-бой при этом шарит за пазухой своей черно-белой камуфляжной куртки. Раскраска этой черно-белой камуфляжной куртки наводит на мысль, будто где-то в черно-белых джунглях солдаты устраивают засаду врагу в какой-то черно-белой войне, развязанной из-за черно-белых проблем. Как выясняется, он шарит в поисках своей белой крысы, которую спрятал там во время драки. Крыса обнаруживается в левом рукаве куртки. Спрятанную из-за драки крысу все равно раздавили. Она лежит на его ладони безжизненным комком. Он поднимает ее за хвост и шепчет: «Кеннет? Кеннет?» Потом протягивает руку с болтающейся под ней крысой в сторону старикашки, и обзывает его садистом, и угрожает ему Обществом Защиты Животных От Жестокого Обращения.

— Смотри, мать твою, что ты сделал с Кеннетом, — говорит он ему. Крыса висит головой вниз, медленно вращаясь. Дряхлый старикашка смотрит на нее, словно не веря своим глазам. Смотрит так, словно белые крысы преследовали его всю жизнь, ни разу не встретившись с ним в открытом бою.

— Так ты убил ее, — шепчет он. — Молодец, сынок. Молодец.

И гранж-бой тут же заявляет ему, что он его самого убьет. Что он его в тюрягу закатает, что он напустит на него самого д-ра Уоллеса Фонтану из ОЗЖЖО — легендарного защитника животных, который уж не пройдет мимо намеренно задавленной крысы. Уж этот-то д-р Фонтана ему настоящую вендетту объявит, утверждает гранж-бой.

Иван утихомиривает их и направляет гранж-боя на север по Брунсвик-стрит, в сторону парка, а дряхлого старикашку — на юг, в сторону благотворительной столовки.

Проковыляв метров тридцать, дряхлый старикашка останавливается, и оборачивается на гранж-боя, и кричит ему:

— Молодец, сынок! Такие люди нам нужны. А то, понимаешь, расплодилось тут этих, длиннозубых.

Гранж-бой продолжает держать крысу за хвост и угрожать ему д-ром Фонтаной. Потом поднимает крысу и принимается раскручивать ее над головой, словно собирается запулить ею в дряхлого крысоненавистника, послужившего причиной ее кончины. Однако крыса летит в другую сторону и приземляется на крышу проходящего по улице трамвая номер девять.

Я бы предположил, что у нее просто оторвался хвост. Я бы предположил, что центробежная сила, возникшая при вращении крысы над головой разъяренного владельца крысы, превысила силу сопротивления хвостовых позвонков, соединительных тканей и кожного покрытия крысиного хвоста. Гранж-бой торопливо вытирает большой и средний пальцы правой руки о свои камуфляжные штаны, чтобы избавиться от того, что, судя по всему, представляет собой полдюйма хвоста. Смотрит вслед удаляющемуся трамваю, увозящему его мертвую крысу из его жизни. Поворачивается к нам и желает нам всем затрахаться к чертовой матери.

Я все еще стою на верхней ступеньке стремянки. Вот что ты можешь наблюдать отсюда: богемных отпрысков и горьких алкашей, живущих бок о бок на этой каменной полоске общественного тротуара; богемные отпрыски с их крысами, и пятнистыми шевелюрами, и военными обносками представляются горьким алкашам этакой белой горячкой, плодом их воспаленного войной и депрессией воображения, а горькие алкаши, как представляется богемным отпрыскам, в жизни не знали ничего, кроме старости, и бедности, и пьянства, и одиночества.

Мы с Иваном оба считаем: никогда не знаешь, что случится здесь в следующую минуту.

— Белая крыса одного — это белая горячка другого, — говорю я ему.

— Тоже верно, — кивает он. — Тоже верно.

Мы обсуждаем вероятность того, что д-р Уоллес Фонтана, этот рыцарь на белом коне, защитник белых крыс, заявится сюда, в «Sacre Bleu», чтобы вынюхивать и расспрашивать. Или через улицу, в ночлежку Св. Марии, чтобы засудить старую развалину за то, что тот в пьяном виде раздавил грызуна. Вряд ли, соглашаемся мы.

Тут Иван замечает флаг, который я намалевал на парадной витрине «Sacre Bleu» на том месте, где красовался, пока я его не стер, французский флаг. Он возбужденно вскидывает руки вверх и кричит мне снизу вверх, что это просто здорово. С ума сойти, как здорово. Настоящая, говорит он, Австралия… такую даже из проезжающей машины не спутаешь. Надеюсь, не спутаешь, добавляет он. Начиная с любимого созвездия — это он Южный Крест имеет в виду — и до Айерс-Рок, это все его любимая страна. Вот только… может, сделать Айерс-Рок чуть поматериальнее? Повыпуклее, что ли?

И я, видевший до сих пор в том, что он называет Айерс-Рок, всего лишь случайный мазок красной краски, получившийся от случайного взмаха кисти, когда я потерял равновесие оттого, что дряхлый старикашка свалился от толчка гранж-боя прямо мне на стремянку, я поворачиваю голову и говорю ему:

— Улуру. Теперь он называется Улуру. Только я его еще не закончил. — Я скругляю его очертания, и добавляю немного теней, и даже прикидываю, не нарисовать ли мне маленьких, черных, похожих на муравьев япошек-туристов, но в конце концов воздерживаюсь от этого.

В результате флаг представляет собой белый Южный Крест на темно-синем фоне с Улуру — порождением стычки дряхлого старикашки с гранж-боем, — размещенным примерно по оси флага в нижней его части. Каждая из пяти звезд Кречета отбрасывает цветную тень снизу вверх, словно свет исходит от самой Австралии, олицетворением которой служит здесь Улуру. Тени от звезд раскрашены в черный, желтый и черный цвета. Две красные тени, две желтые и одна черная. Цвета-аборигены. Флаг растянулся на всю ширину его витрины.

Экий мощный национальный символ, говорит Иван. Эта штука показывает людям, где у них находится сердце. И вернет людей в «Sacre Bleu». И остановит тех людей, которые по ночам расписывают фасад «Sacre Bleu» граффити с антифранцузскими и антиядерными лозунгами. Граффити вроде: «Помни о Муруроа!» Или: «Нет — бомбам!» Но, по большей части, граффити вроде: «Подавись дерьмом, лягушатник!»

И остановит людей, забрасывающих из проезжающих мимо фургонов с наклейками защитников леса, витрину его ресторана яйцами, из-за чего посетителям ресторана приходится возвращаться из его псевдофранцузского уюта обратно в реальный мир. Эти яйца, которыми его забрасывают, особенно огорчают Ивана. Как может емкость с эмбрионом, эта портативная утроба, каковой является яйцо, стать орудием оскорбления? Орудием нападения? Бомбой? Нет, правда, бомбой? Этого он никак не может взять в толк.