Я сказал:
— Может, он ей открыл, откуда она взялась.
— Неужели этого довольно?
И голос такой недоверчивый. И лицо то вынырнет, то снова уйдет в туман.
— А чего же еще? — я говорю. — Невредно знать о своем начале.
— Можно призадуматься и о вещах более насущных, — он пробормотал, — о своем конце, например.
Но тут вода закипела, и он стал заваривать чай. Мы его пили под топот сапог: утренний отряд уже вышел на добычу воды и топлива. Совсем рядом начала прудить лошадь, затрусила прочь, и плеск затихал понемногу.
— Бывает такое время, когда следует рассказать правду, — вдруг объявил Поттер зловеще. — Вы с этим согласны, Помпи Джонс?
— Какая правда смотря? — я его спрашиваю. Тут лицо его снова исчезло.
— В данном случае, — он говорит, — я имею в виду картины.
Я думал — это он про фотографии, и прямо сказал, что тут мы друг друга не поймем.
— Кое-какие фотографии, — честно ему объясняю, — обычного человека могут только выбить из колеи.
Я думал про снимки смертельных ранений, которые мы делали для медицинского колледжа.
— Я разумел, — он говорит, — вид судов на Мерси с холма, где стоит теперь «Вашингтон».
Тут я совершенно опешил. Может, Джордж в конце концов был и прав, когда посчитал, что Поттер сходит сума.
— Как вы помните, полагаю, он висел на стене в кабинете, — продолжал он. — И был перевешен за несколько недель до того, как вам отказали от дома.
Да, мне запретили бывать в Ежевичном проулке, что правда, то правда, хоть это не помешало Джорджу со мной видаться. Как-то вечером он послал мне на дом записку, просил с ним встретиться у северного входа «Вашингтона». Я совсем было собрался, но когда спускался под гору, увидел, как над рекой желтыми клубьями перекатывается пламя. Когда дошел до таможни, пылающие корабельные паруса воздушными змеями метались по багряной воде и невозможно стало дышать. Сколько уж времени прошло, а как сейчас помню тот вой огня, когда он взвивался к звездам. А потом рухнул табачный склад, павлиньим хвостом распушились искры, и толпа вся весело охнула. Пожар пожаром, но не только это помешало моему свиданью с Джорджем; он мне назначил встречу у черного хода, а не у парадной лестницы — вот что жгло. Мне надоело, что меня стесняются, прячут, пора было с этим покончить. Наутро он ждал меня на нашей улице, у водокачки. Подарил старый аппарат, и я его в тот же день сбыл за шестнадцать шиллингов, у меня свой был, получше.
Поттер сказал:
— Изначально он висел над бюро. Вы помните, верно, — под ним стояла такая ваза с вытянутой шейкой. А потом вдруг обнаружилось, что он криво висит на стене справа от двери. — Я оторопел, я ни звука не мог из себя выдавить. — Две ночи я не ложился… в усилиях разрешить эту загадку. Я тогда еще не привык ходить ночами без сна. В сопоставлении с прочим это не так уж и важно, однако я был бы весьма признателен за объяснение.
— Ничем не могу вам помочь, — сказал я и ушел.
Забился в фургон и стал приводить в порядок полки на случай, если вдруг нагрянет фотограф. Насчет стеклянных пластинок и позитивов у меня всегда полный порядок, но бутылки валялись кое-как и были недомыты поддоны. Ворюга, который ошивался тут накануне, расхлестал свое пойло на верстак. Я поприличней уложил препараты и стал проверять камеры; их было три: одна для портретов, с трехдюймовой линзой Росса
[26]
, а две на мехах и изготовлены Буркеном в Париже.
Два снимка были от начала и до конца моя работа и, на мой взгляд, отличные образцы фотографического искусства. Первый — это ампутированные конечности; на белом фоне разложены — просто картина.
Особенно я остался доволен пучком травы, зажатой в кулаке. На втором была похоронная церемония на недавно оставленной местности. Я высвободил пластинку из вощаной обкладки — проверить, не потускнело ли изображение. Нет, все четко, белые ризы капеллана и свивальники мертвецов резко выделены против камней. Разве что в левом углу было легкое помутнение, но почти незаметное.
Но потом, пока я смотрел, оно стало заметно и понемногу приняло образ женщины. И чем больше я вглядывался, тем больше она прояснялась, так что я наконец не мог даже понять, как сразу ее не углядел. И я удивлялся: женщин фотографировать не полагалось, разве что леди, а их у нас не было; вдобавок считалось, что никому на родине не захочется увидеть слабый пол в таких мрачных условиях. Да что говорить, определенно только три женщины присутствовали на похоронах, одна из них Миртл, и все три стояли позади камеры.
На снимке женщина была дородная, ну вот именно дама; очень ясно виднелись ленты чепца, и она подняла руку, то ли махала, то ли подзывала кого-то.
Я стою, ничего не понимаю, стараюсь разобраться, и тут снаружи поднялся невообразимый шум. Я отворил дверь, и рев команд, вой труб хлынули внутрь вместе с туманом. Кто-то кликнул меня, я высунулся и увидел в тумане мальчишку. Он подошел поближе, я узнал Миртл.
— Или случилось что? — спрашиваю.
А она:
— Джордж тебя зовет. Пришел приказ выступать.
Я хотел ее затащить в фургон, чтоб не стояла на дороге у невидимых лошадей и солдат, собиравшихся в боевую готовность. Она уперлась, сказала, что ей это слишком напомнит старого мистера Харди. Я подумал: э, да тебе кое-что другое тошно вспоминать, как когда-то возомнила, например, что Джордж ради тебя всех покинет, — и я спрыгнул в крутящийся день и пошел за ней к лазарету.
Там был Поттер, помогал грузить медицину на лазаретные повозки, а было их всего две, одна — простая арба. Говорили, князь Меншиков внезапно атаковал Вторую дивизию и от нас ждут подкрепления. Те колокола поутру звонили, чтоб вдохновить русские батальоны при выступлении из Севастополя. У неприятеля, говорили, сила несметная. Кто говорил — четыре тысячи выступили, кто — даже больше.
Джордж тут же на меня накинулся, сыпал приказы, велел пошевеливаться. Это мне совсем не понравилось. Я здесь присутствовал как гражданское лицо, я не желал и был не обязан соваться под пули. Сам с собой я решил, что пройду с ним немного, потом поверну обратно, а там уж все свалю на туман.
Оказалось, возница только один, музыкант из оркестра, так что решили его приберечь для санитарной кибитки, а сам Джордж решил верхом отправиться вперед, искать место для полевого госпиталя. Повелительным жестом он мне указал на арбу — от Поттера в этих делах мало проку, — плюхнул к себе на седло мешок с инструментами и ускакал, я и вякнуть не успел.
Не сразу мы выбрались — из-за этой толчеи и тумана. Когда наконец все было готово, Миртл села ко мне. Поттер никак не мог найти свою лошадь; он привесил сзади к арбе фонарь и сказал, что пойдет следом. Уже слышалась перекатная пальба пушек — чужих и наших, и — ближе — по холмам над лощиной стрекотали мушкеты.