Брак по расчету. Златокудрая Эльза - читать онлайн книгу. Автор: Евгения Марлитт cтр.№ 31

— С вашего позволения, замечу, баронесса, — крикнул он резким тоном молодой женщине, которая мимоходом сорвала скрывавшуюся в траве полевую гвоздичку, — сегодня нельзя собирать ни орхидей, ни прочей негодной травы для России.

Майнау вспыхнул и обернулся; резкий ответ гофмаршалу готов был сорваться с его языка, но при виде того, как молодая женщина молча, с таким высокомерием и так спокойно приколола маленький пунцовый цветок к поясу, он лишь досадливо передернул плечами и пошел вперед, продолжая начатый с герцогиней разговор.

Часть парка, где росли великолепные шенвертские фрукты, расположена была возле индийского сада, под защитой гор, что давало возможность редкостям индийской флоры расти в прохладном умеренном поясе. Северо-восточный ветер не проникал сюда, и под теплыми лучами солнца здесь высоко поднимались бананы, вызревали великолепнейшие сорта персиков, самые нежные сорта винограда и прочих фруктов, как на шпалерах, так и на деревьях, имеющих пирамидальную форму, стоящих группами на обширных, покрытых дерном площадках. Эта часть парка, более нежившая вкус, чем ласкавшая взоры, соседствовала с лесом, который здесь являл собой не вековую чащу дивных исполинов, простиравшуюся вплоть до большой проезжей дороги, а редколесье, где на порядочном расстоянии вились между деревьями светлые ленты дорожки, а под первой группой кленов находилась усыпанная мелким гравием площадка. На эту площадку был обращен фасад так называемого охотничьего домика. Это было красивое маленькое строение из кирпича, с большими окнами и оленьими рогами на крыше, и могло в каком-то смысле считаться станцией между Шенвертским замком и домом лесничего, находившимся в получасе ходьбы от замка и одиноко стоявшим в лесу. В этом домике жил ловчий с охотничьими собаками; он отвечал за шкаф с богатым оружием Майнау и в торжественных случаях фигурировал в парадном мундире как егерь барона Майнау.

Если хотели разыграть идиллию, то для этого выбиралась площадка перед охотничьим домиком — это было одно из самых привлекательных мест Шенверта. Тут можно было дышать чистым лесным воздухом, с одной стороны виднелся пестревший яркими красками индийский храм среди чужеземной растительности, а с другой еще издали были видны зубцы мозаичных крыш замка в средневековом стиле, живописно возвышавшиеся над роскошной зеленью парка.

При таких празднествах в сельском стиле вместо замкового повара у белой кафельной плиты охотничьего домика стояла Лен и варила кофе. Так повелось издавна; ее широкоплечая фигура в неизменном черном шелковом парадном платье была такой же принадлежностью охотничьего домика, как и великолепные охотничьи собаки, лениво растянувшиеся на мягком теплом песке. Правда, ее серьезное лицо, охваченное чепцом с традиционными шотландскими лентами, никогда не улыбалось, и «кникс» ее был весьма неловок, но кофе был так вкусен и ароматен и все вокруг блестело такой удивительной чистотой, что на сухость и суровость ее характера никто не обращал снимания.

Было ли сегодня в кухне жарче обыкновенного, или хлопоты утомили ее, но только Лен казалась разгоряченною, и если бы не ее суровая натура, то по ее лихорадочно блестевшим глазам и нахмуренному лбу можно было бы подумать, что она плакала.

— Вы больны, милая Лен? — благосклонно спросила ее герцогиня.

— Нет, ваше высочество! Благодарю покорно за ваше милостивое внимание — весела и здорова, как рыба в воде! — возразила она испуганно, бросив косой взгляд на гофмаршала.

Она принесла несколько белых, искусно сплетенных корзиночек, которыми тотчас же завладели маленькие принцы. Вокруг кофейного стола вдруг стало пусто — дети помчались к фруктовому саду, а садовник замка, стоя на почтительном расстоянии, молча, но с отчаянием смотрел, как маленькие вандалы без разбора и сожаления опустошали так тщательно взлелеянные им деревья, наполняя свои корзинки самыми дорогими фруктами.

Гофмаршал приказал подкатить к столу свое кресло, но, чтобы сгладить впечатление своей беспомощности, ему необходимо было встать и пройтись, хотя бы это стало для него невыносимой пыткой. И он поднялся и заковылял вдоль зеленевшего винограда на шпалере, заканчивающейся у проволочной ограды индийского сада. Ему посчастливилось бодро добраться до кофейного стола, за которым уже сидела герцогиня. С блаженной улыбкой подал он ей в корзине несколько гроздей раннего винограда, срезанных им собственноручно. Вдруг улыбка исчезла с его лица, и он побледнел от испуга.

— Мой перстень! — воскликнул он в волнении, торопливо поставив корзину на стол.

Он стал смотреть на тонкий указательный палец правой руки, на котором несколько минут назад сверкал дорогой изумруд.

Все, исключая герцогиню, вскочили и принялись искать его. Перстень, «всегда так крепко державшийся», как уверял гофмаршал, вероятно, свалился с похудевшего пальца в то время, когда он срезал виноград, и затерялся в зелени. Как тщательно его ни искали, найти так и не смогли.

— Прислуга поищет его потом под моим надзором, — сказал Майнау, возвращаясь к столу.

Ради соблюдения приличий пора было прекратить эту неприятную сцену.

— Да, потом, когда он уже безвозвратно исчезнет в чьем-нибудь кармане, — возразил с мрачной улыбкой гофмаршал. — Разве можно доверять прислуге! Она постоянно вертится около виноградной шпалеры — главная дорожка пролегает мимо нее… Ваше высочество, простите мое волнение, — обратился он к герцогине. — Но перстень этот для меня дорог как редкость, завещанная мне Гизбертом; за несколько дней до смерти он передал его мне при свидетелях и при этом написал следующие слова: «Не забывай никогда, что ты получил десятого сентября!» Он завещал его именно мне, и его внимание трогает меня до глубины души… Вашему высочеству известно, что я не ладил с братом, даже осуждал его за безнравственный образ жизни… Но, боже мой, это все же родная кровь! Я любил его, несмотря на все его заблуждения, а потому утрата этого перстня глубоко огорчила бы меня.

— Что уж говорить о поистине баснословной ценности самого камня! — сухо заметил Майнау.

Он уже сидел возле герцогини, между тем как остальное общество только еще собиралось.

— Ну конечно, и хотя не это главное, кто стал бы это отрицать? — сказал гофмаршал с притворным равнодушием.

И движением, в котором выразилось все его отчаяние, он разом откатил свое кресло в сторону, откуда можно было видеть всю дорогу вплоть до злополучных шпалер.

— Изумруд очень дорогой, а резьба редкой работы — настоящее чудо… В ней заключается тайна. Около герба виднеется маленькая точка, как будто крошечная царапина, но под лупой ясно проступает выгравированная мужская голова. Приложение этой печати имеет, по-моему, большее значение, чем самая подпись.

— Мы теперь будем пить кофе, а потом и я пойду искать его, — милостиво произнесла герцогиня. — Замечательный перстень должен быть найден.

Между тем Лен подавала всем душистый кофе на большом серебряном подносе. Ее лицо не выражало недовольства. Среди воцарившейся тишины слышно было только, как шуршит ее шелковое платье и скрипит песок под ногами. Но вдруг посуда загремела на подносе, как будто у нее от страха задрожали руки. Гофмаршал, которому она в эту минуту подавала кофе, с удивлением поднял на нее глаза и посмотрел в направлении ее взгляда: по дорожке, вдоль шпалеры, шел Габриель.