Роксолана. В гареме Сулеймана Великолепного - читать онлайн книгу. Автор: Павел Загребельный cтр.№ 97

О том неосуществленном крестовом походе уже забыли, но для Сулеймана он был теперь прекрасным поводом оправдаться перед всем светом в своем намерении достойно покарать Венгрию.

На уме же у него было иное. В душе он лелеял замысел стать единственным повелителем мира, победить и устранить императора Карла, покорить всех властителей и все земли. Для этого хотел сомкнуть рубежи своей империи со всеми славными и могучими державами, облокотиться на них, словно ища опоры, и в то же время нависнуть над ними, как неотвратимая угроза, как меч веры. Поэтому должен был пробуждать в себе гнев и радовался, когда ощущал, как этот гнев растет в нем, как заполняет его, заливает, точно бешеные, мутные воды гигантских рек.

Снова, как и шесть лет тому назад, в начале своего властвования, пришел он на берег Дуная, смотрел на его бурные, взбаламученные ошалелой Савой воды и думал о мутном потоке своего войска. Сто тысяч спахиев, сорок тысяч янычар прокатятся по этой притихшей, залитой дождями земле – что их остановит? Но в то же время вместе с восхищением этой исламской силой возникало глубокое недовольство, постепенно перераставшее в ярость. На разгильдяев спахиев, которые пришли на войну, не заботясь о славе османского оружия, а лишь с намерением поживиться. На предателей купцов, нарушавших султанские указы. На неудачные действия начальников, которые до сих пор топтались на берегах Дуная, не уничтожив плохоньких заслонов, выставленных венгерским королем. Лютовал султан еще и потому, что его гонцы слишком долго скакали до Стамбула и обратно и он до сих пор не получал вестей от Роксоланы, от разлуки с которой ныне страдал так, как никогда ранее. К чему тебе наивысшая власть, если не можешь услышать слова от единственной женщины на свете?

Не хотел видеть даже Ибрагима. Из-под Белграда послал великому визирю повеление идти с войском не на соединение с султаном, а ударить по Петроварадину, где сидел сам главнокомандующий венгерским войском, архиепископ Пал Томори. Томори, узнав, что на него идет великий визирь, бежал из Петроварадина, оставив там тысячный гарнизон во главе с сербским воеводой Джорджи Алапичем. Но и та тысяча воинов оказала такое сопротивление Ибрагиму, что тот топтался под Петроварадином целых две недели и ничего не мог сделать. Наконец, захватив в дунайских плавнях несколько оставленных противником куреней, Ибрагим поспешил послать к султану хабердара-вестника Баба-Джафера с радостным сообщением: крепость Петроварадин взята. В ту же ночь прискакал гонец из Стамбула и привез долгожданное письмо от Роксоланы. Сулейман возрадовался письму и от избытка чувств подарил тысячу дукатов хабердару великого визиря. А через день узнал, что Ибрагим соврал, Петроварадин не сдавался. Сулейман прислал на подмогу великому визирю тысячу вернейших янычар. Ночью, скрываясь за потоками дождя, янычары подвели под стены Петроварадина две огромные пороховые мины, в образованные взрывом проломы бросились самые отчаянные головорезы, и теперь уже Ибрагим смог на самом деле похвалиться перед султаном первой своей победой и на пире победителей положил к ногам Сулеймана пятьсот голов защитников Петроварадина.

Султан отходил душой. Услышал слова своей Хасеки. Начались победы. Первым заметил признаки исчезновения Сулеймановой ярости Ибрагим и, улучив момент, пожаловался своему покровителю на султаншу, которая так пренебрегла его подарками и искренней преданностью, что он и поныне не может оправиться от нанесенного удара.

– Я подумаю над этим, – пообещал ему Сулейман, и в первом же письме, посланном в ответ на послание Роксоланы, высказал ей упрек за ее отношение к великому визирю. А чтобы придать своим словам еще большее значение, посылая подарки султанше, вспомнил и о своей одалиске Гульфем: передал ей флакон с итальянскими духами и шестьдесят золотых флоринов.

Снова велел поставить себе зеленое укрытие от дождя, целыми днями сидел на берегу Дуная, наблюдал, как переправляются на Сремскую равнину его неисчислимые войска. Чувствовал себя всемогущественным творцом, породившим эту силу, которая могла бы сама себя сожрать, если бы не имела возможности уничтожать все вокруг. В чаянии добычи для себя и славы для своего султана перекатывалось грязным и грозным валом исламское войско в междуречье Дуная и Дравы, на зеленые луга и поля Сремской равнины. Давно ли топтали эту равнину турецкие кони, давно ли жгли и разоряли ее, а она вот лежит перед завоевателями, словно бы и не тронутая его мечом, не изуродованная копытами его коней, вновь встрепенулась, живет, родит зелень, хлеб и плоды, и слава снова бродит по этой равнине – только протяни руку и сорви ее, как яблоко с низкорослого дерева, ибо славе здесь не за что зацепиться, негде укрыться, нечем заслониться.

На диване было решено идти вдоль Дуная, прямо на Буду – столицу Венгрии. Чтобы перейти Драву, Сулейман велел построить мост. Ничего так не любил, как мосты через реки. Снова сидел у воды и созерцал, как дикая стихия подчиняется стихии его войска, его собственной силе, не имеющей ни границ, ни удержу. Тридцать тысяч человек сооружали мост через разбухшую от страшных дождей Драву. За пять дней мост был готов. С по августа все войска переправились на другую сторону, после чего Сулейман велел разрушить мост. Возвращения без победы не могло быть. А дождь лил, точно наступил конец света. В потоках вод терялись пушки, целые отряды войска блуждали в раскисших дунайских плавнях, люди тонули в ямах, гнили заживо, тысячами дохли верблюды, волы и кони, многие воины убегали, но силы султанские были так велики, что потери почти и не замечались, отставших долго не ждали, уставшим не давали передышки, отчаявшихся взбадривали обещанием близкой победы, трусов и бунтовщиков жестоко и быстро карали. После каждой стычки с отдельными венгерскими отрядами внимательно приглядывались к своим воинам. У кого были раны спереди, тому почет и щедрые султанские награды, у кого сзади, тех сажали на кол: показывал зад врагу – покажи и Аллаху.

Молодой король венгров Лайош метался в бессилии и отчаянии. Рожденный семимесячным, он на свет пришел преждевременно, как будто торопился изведать как можно больше несчастий в жизни. Десятилетним был коронован на царство без власти, которую раздергали между собой то могущественные магнаты, то епископы и священники. Точно на смех был он назван Лайошем, хотя не мог быть даже тенью знаменитого венгерского короля Лайоша Первого, при котором двести лет назад Венгерское королевство раскинулось на огромных просторах от Балкан до Балтики и от Черного моря до Неаполя.

Междоусобицы феодалов, разногласия между духовенством, вмешательство Габсбургов, которые еще при Максимилиане стремились прибрать к рукам венгерскую землю и женили Лайоша на внучке Максимилиана Марии, ничтожность двадцатилетнего короля, который, несмотря на свою врожденную болезненность, предавался неудержимому пьянству и разврату, – все содействовало Сулейману, и если и было что-то помехой, то это небо, обрушившее на головы султанского войска настоящий потоп, да земля, разверзшая свои недра как бы в намерении поглотить эту чужую и враждебную силу, пришедшую на берега великих славянских рек.

Отчаявшийся король, возрождая старый венгерский обычай, велел возить по всем селам и городам окровавленную саблю как знак войны и опасности для отчизны. Удалось собрать лишь двадцать две тысячи войска, да и те не имели опытных воевод, ибо хорватский бан Франкопан только обещал, что придет помогать королю, а семиградский воевода Янош Заполья хоть и вызвался привести двенадцать тысяч своего войска, вел его слишком медленно, словно выжидал, чтобы султан разбил короля.