— Так поспешно удирали. Даже лица «чловека»
[60]
толком не разглядели…
Коити рассмеялся, услышав «лицо чловека». Такими рассказами Нобуко часто украшала свою монотонную жизнь. Коити подумал, что она умеет жить в бедности. Нобуко ждала ребенка.
2
Небо широко распахнулось, листва опала, коричневые плоды на платане засохли. Зима. Задул холодный ветер, где-то случилось убийство. Поползли разговоры о ворах и пожарах. Дни стали короткие, Нобуко боялась даже кружащейся листвы, когда закрывала ставни.
Как-то утром на жестяной крыше обнаружили следы чьих-то ног.
Коити решил, что их неудобное жилье без водопровода и газа причиняет много хлопот его беременной жене, и начал поиски дома в городе.
— Домовладелец ходил в полицию. Говорят, на их участке, мол, никаких происшествий зафиксировано не было. Всегда одно и тоже говорят, а улицы совсем не патрулируют.
Нобуко просила жену домовладельца присматривать за домом, а сама выезжала в город на прогулки.
3
Однажды с неба обрушился настоящий снегопад, предвещавший раннюю весну.
Утром Коити еще лежал в постели, услышав, как капли талого снега колотят по жестяной крыше.
Он отодвинул ставни, и яркий солнечный свет до краев заполнил комнату. Ослепительный мир. С крытых мискантом крыш, заваленных толстым слоем снега, поднимался густой пар. Новорожденные облачка! В синем бездонном небе сияющие белизной облачка совершали свой красивый полет. Он наблюдал за ними.
— Эх, — кряхтя, поднялась Нобуко с постели, чтобы пожелать мужу доброго утра.
— Как же тепло, — сказала она, вывешивая спальный матрас на перила. Сразу же повеяло теплым запахом.
— Хохокэкё.
— Верно, камышовка поет.
Две камышовки ринулись вниз между ветвей кипарисовика и спрятались в его тени.
— Хохокэкё.
Свист. Не иначе как свистел мальчишка — помощник в парикмахерской неподалеку, державший птиц. Коити почувствовал к нему расположение.
— И, правда, свист. Как-то неприятно.
Утром и вечером старики из секты Омитакэ
[61]
звонкими голосами распевали молитвы, а потом выходили на поле и по команде делали зарядку. Теперь же они слепили большого снеговика. А рядом табличку поставили.
«Работа секты Омитакэ».
Снежные лепешки на крытых мискантом кровлях напоминали оленью шкуру. С каждым днем пар, который поднимался с крыш, становился все тоньше.
Вечером была ясная луна, Коити вышел на прогулку. На наклонном поле, рельеф которого как нельзя лучше подходил для катания на лыжах, в лунном свете скользили и прыгали два лыжника.
Он рассказал Нобуко, что здесь днем дети друг за дружкой скатываются вниз, как с горки, на самодельных салазках, используя палки вместо руля. Холм, прорезанный туннелем, являлся продолжением этого поля. Он мрачновато поблескивал, словно посыпанный тальком.
Наступая на хрустящий снежный наст, он шел в лунном свете, погруженный в приятные мысли. Вечером Коити пересказывал жене один рассказ, написанный русским писателем.
[62]
— Прокатимся! — сказал молодой человек девушке, предлагая санки.
Они долго тащили санки на гору, покрывшись испариной от старания. С горы они покатились вниз. — Санки набирали скорость. Шарфы трепыхались, ветер свистел в ушах.
Вместе со свистом ветра до ушей девушки донесся шепот:
— Я вас люблю.
Однако санки стали останавливаться, свист ветра утих, и к моменту, когда санки остановились под горой, ее охватили сомнения, а не послышалось ли ей.
— Ну, как?
По радостному лицу молодого человека девушка не могла ничего понять.
— Еще раз.
Ей хотелось убедиться в том, что это было на самом деле, и они вновь стали забираться на гору. — Затрепыхались шарфы. В ушах засвистел ветер. Сердце заколотилось.
— Я вас люблю.
Она вздохнула.
— Еще раз! Еще раз, — сказала девушка грустно. Вот теперь. Вот теперь.
Но сколько бы они ни спускались, всякий раз было одно и то же. Она чуть не плакала, когда уходила домой. Они расстались навсегда. — Потом поселились в разных городах, у каждого появилась своя семья. — Они постарели, но так и не забыли катания на санках в тот день.
Эту историю Коити услышал от одного приятеля, который занимался литературой.
— Какая хорошая история.
— Может, конечно, и не точно пересказал.
Случилась беда. Нобуко упала на том самом холме, прорезанном туннелем. Она побоялась сказать мужу. Однако в день визита к акушерке дрожала от страха. Осмотр не обнаружил никаких отклонений. И только тогда Нобуко рассказала мужу всю правду. Еще ни разу прежде Коити не сердился так на жену.
— Можешь меня как угодно ругать, мне все равно, — сказала Нобуко и расплакалась.
Однако успокаиваться было рано. Вскоре Нобуко слегла. Вызвали ее маму. Врач поставил диагноз — нарушение работы почек — и с этим ушел.
Коити стал страдать бессонницей. Бессонница наступила тогда же, когда он приостановил эксперименты в лаборатории. Коити был еще молод, не имел научного опыта и стал дрейфовать на волнах неопределенности, что не свойственно характеру ученого. По ночам он никак не мог заснуть, мучаясь мыслью о том, что Нобуко больше не поправится. Он покорился этой мысли. Он смирился с тем, что она не поправится.
Он услышал, как хлопают крылья птиц. — Ку-ка-ре-ку!
Далеко-далеко появился еще один участник этого состязания. Как же Коити устал. Голос набирал высоту.
«…» — и, наконец, затих.
— Ку-ка-ре-ку!
Один, второй, третий. Все затихло. Все пришли к финишу. Петушиные крики уже давно стали ассоциироваться у Коити со спортивными состязаниями.
4
— Вы не оставите билеты на электричку? — попросила Нобуко слабым голосом, подавая мужу шапку, когда он завязал шнурки на ботинках.
— Сегодня никуда не пойдешь. Я вижу, лицо у тебя по-прежнему припухшее.
— Но…
— Никаких но…
— Но мама…
— Мама поедет.
— Вот поэтому…
— Поэтому я и дам ей билеты.
— Я с самого начала и пытаюсь вам это сказать.